Он жил по своеобразному расписанию. В пять прилавок убирался. Он никогда не делал это сам, во всяком случае, пока я жила там. К шести он уже был умыт и одет для выхода. Бывали дни, когда он возвращался около девяти. В противном случае он обычно предупреждал: «Не жди меня. Мне ничего не понадобится». Не думаю, что он когда-нибудь за свою жизнь сказал «пожалуйста» или «спасибо». И он всегда давал мне почувствовать, что я незначительное существо, просто кто-то для уборки дома, стирки и готовки. Иногда, насколько я знала, он не возвращался до двенадцати часов, и мне всегда было интересно, что же он делал. Но все те годы я ни разу не видела его пьяным, хотя я, конечно, не знала, каким он возвращался в позднее время. Случилось так, что его осмотрел врач, и это врач сказал мне, что у него какая-то смертельная болезнь. Потом я узнала, что эту болезнь называют лейкемией. Что-то там с кровью. Что было очень странным, он не разрешал мне обмывать его. Я только протирала фланелью его лицо в те дни, когда ему было совсем плохо. Вскоре после того, как он слег… — Она замолчала, а потом спросила: — Тебе интересно, девочка? — А когда Рини утвердительно кивнула, она продолжила: — Ну и хорошо. Как я говорила, он уже некоторое время был прикован к постели, когда позвал человека, управлявшегося в лавке, и велел ему продолжать работу. Но сначала он передал ему письмо, которое тот должен был отнести на склад некоему мистеру Уэйру. В тот же вечер он сказал мне: «Я хочу, чтобы ты ушла в свою комнату и не выходила оттуда. У меня будет гость. Он сможет сам попасть в дом — у него есть ключ». Я просто смотрела на него и молчала, а он прокаркал:

«Ты слышишь, что я говорю? Я говорю, что ты не должна показываться. Сиди в своей комнате до его ухода. Навостри уши, и ты услышишь, как он уйдет. Теперь поняла?»

Не сказав ни слова, я вышла. Более чем через час я услышала, как кто-то поднимается вверх по лестнице. Прошло более двух часов, и я услышала шаги человека, спускавшегося по лестнице. В окно я не увидела ни такси, ни другой машины. На следующий день он послал за своим стряпчим, который привел с собой двух клерков. Ну, поскольку они сидели у него довольно долго, я пошла и постучала в дверь, потом открыла ее и уже собиралась спросить, не хотят ли они чаю, когда с кровати раздался рев: «Убирайся!»

Я, бросив лишь один взгляд, увидела, что по кровати разбросаны листы бумаги и что-то наподобие пергаментных свитков, а стряпчий сидел в кресле у кровати и рядом с ним стояли клерки.

Я не очень тихо закрыла дверь. Иногда я считала его свиньей, и это был как раз такой случай. Я забыла о том, что он был так добр, что приютил меня. Однако он никогда особо не спешил оплачивать мою работу. А на следующий день, когда я вошла в его комнату, он передал мне запечатанный конверт, на котором стояло только имя — «Мистер Уэйр», и сказал: «Отнеси это на склад как можно быстрее». Я спустилась вниз и уже собиралась взять накидку и набросить ее на себя, когда позвонили в дверь. Это был врач — приятный и вежливый человек, среднего возраста и очень добрый. Я проводила его наверх, открыла перед ним дверь и отошла в сторону, пропуская его вперед. Потом мы оба удивленно вскрикнули. На кровати никого не было, а, насколько я знала, мистер Макинтайр уже несколько недель не мог встать с нее. Но потом мы увидели его. Он скрючился на половике у кровати и — подумать только! — в руке он держал открытый складной нож. Это был один из тех ножей, ну, знаешь, какие бывают у скаутов, у них помимо лезвия есть еще отвертка и пилка. Но в данном случае было видно только лезвие.