Артист кивнул:

— Ну да. Учтем также, что он хотел потрясти нас самих. Вот, смотри... сейчас перемотаю запись. Вот. — Голос Радоева: «...Бахрама и его бляди завтра же в отеле не будет. Твоих дружков мы еще пощупаем, проверим на всякий случай, как проспятся...» — Будем считать, что мы уже проспались, а, Сережа?

— Да уж, — сказал я. — Выспались — дальше некуда. Идем.

Вернуться к Радоеву было делом одной минуты, даже меньше; к тому времени подполковник, правда, перешел в другое помещение, а именно туда, где находился бассейн. Радоев — чистоплотный товарищ, что, как мне кажется, вообще большая редкость для узбеков родом из предгорных кишлаков. В тот момент, когда вошли мы с Артистом, он плескался в бассейне, а двое парней стояли по обе стороны от Ламбера. Впрочем, мы пришли не одни, между нами был Юнус Я не посчитал возможным оставить его там, у Эркина. Нельзя оставлять у себя в тылу такого непредсказуемого индивида, каким я не без оснований посчитал Юнуса. Он шел, механически переставляя ноги и глядя прямо перед собой остекленевшими глазами. Не знаю, какую дрянь он употребил, но сейчас он напоминал зомби. Неисповедимы пути твои, Господи. Неужели этот хладнокровный сотрудник органов, Юнус, сознательно превратил себя в какой-то сколок с человека, в развалину — только из страха перед словами и рисунками Эркина, маленького мальчика, сына Радоева?

— Юнус! — воскликнул товарищ подполковник, переворачиваясь в воде и показывая упитанные свои бока и массивный живот. — Ты где же это ходишь? А... русских чего сюда приволок? Ты что, с ними напился, что ли? — Ну что он еще мог подумать... — Ты что молчишь, Юнус? Эй, ты!.. Я, кажется, тебя спросил, зачем ты этих сюда притащил?

— Ну, кто кого притащил, это еще спорный вопрос, — ясным, отлично поставленным своим голосом сказал Артист.— Нужно поговорить, Рашид Мансурович. А если шутить изволите, то имейте в виду: нешуточный у нас такой с вами разговор предстоит.

Радоев издал короткий горловой выкрик, двое парней, которые расположились рядом с Ламбером, восприняли это как приказ к действию и бросились к нам, что-то быстро говоря по-узбекски. Артист так ловко посторонился, что один из узбеков, наткнувшись на его ногу, полетел вверх тормашками. Второй повел себя более агрессивно и падать не стал, а протянул ко мне руки с явным намерением вытолкать взашей. Я чуть присел, уходя от его рук, и коротко, без замаха, ткнул кулаком в солнечное сплетение. Мой оппонент согнулся вдвое, и я приложил его коленом по лбу. Хорошо так приложил, синяк точно останется. Минут десять без чувств-с полежит к тому же...

Второй же узбек, несколько секунд побарахтавшись на влажном кафеле, вскочил снова. Ну тут уж Артист не стал мудрствовать и напутствовал его прямым ударом левой, которым владел в совершенстве не хуже, чем знаменитым монологом Гаева из «Вишневого сада», произносимым перед шкафом. К слову, перед командировкой в Самарканд Артист плотно репетировал этот монолог, будучи приглашен на соответствующую роль в модернистской постановке пьесы Чехова. В одном из малых московских театров.

Узбек Чехова явно не читал и от удара уйти тоже не смог, так что был опрокинут, как дырявое корыто, и без сознания растянулся на полу.

Все общение с охраной Радоева заняло не более четверти минуты.

— Ну что, господин Бергманис, как у вас протекает дружеская беседа с товарищем подполковником? — спросил я, присаживаясь на корточки на самый край бассейна. — В порядке? Я вижу, у вас тут все чинно..

Радоев был так ошеломлен, что даже забыл разозлиться. Он выпустил изо рта струю воды и выговорил:

— Вы что... уже выспались?

— И лучше выдумать не мог, — ответил ему цитатой из классика Артист. — Мы, Рашид Мансурович, еще и не ложились практически.