— Ну-ка надень.

— Зачем это? — отозвался тот. — Н-не понял.

— Надень! — настойчиво и куда громче повторил бородатый, и тон его был таков, что даже таджик, который уже было расслабился и вознамерился запрыгнуть в вертолет, остановился, а потом вернулся на исходную позицию — туда, где он стоял во время переговоров с Мухой и Боцманом. — Надень, кому говорю!

Откровенно угрожающие нотки вибрировали в его голосе, вдруг ставшем словно металлическим. Таджик напрягся настолько, что передернул затвор автомата и повторил:

— Делай, что он говорит.

— Надень! — повторил бородатый еще раз.

Боцман слабо пожал плечами. Муха недоуменно застыл на месте. Локоть Артиста подпрыгнул у меня под пальцами. Злотников выговорил:

— Это еще что за... показ мод? Что-то я не врубаюсь.

— Я тоже. Заставляет Митю надеть бейсболку, К чему бы ему это понадобилось?.. — пробормотал я, но все прояснилось с такой стремительностью, что я даже не успел договорить свою фразу. Бородатый выпрямился и заговорил быстро-быстро — я не мог понять ни слова, и, как потом выяснилось, не сумел бы понять, даже если бы он говорил очень медленно. Потому что бородач говорил по-итальянски. Итальянец в предгорьях Аввалыка, в среднеазиатской глуши — это что-то совсем уж своеобразное, а в нашем случае это показалось мне попросту... зловещим, что ли. Наконец бородатый, сбросив на родном языке первый пар, все-таки перешел на русский:

— Это он! Я узнал его!.. Мне его харя сразу показалась знакомой, но теперь — никаких сомнений... Тогда он был в черной бейсболке, и теперь я точно вспомнил!.. Это он!..

— Кто он, Гвидо? — быстро спросил таджик.

— Тот киллер, который хотел убить Арбена, и убил... Только не Гусеницу, а двойника, грека-актера! Возьми его на прицел... не дергайся, сука! Держи его на прицеле, говорю! — бросил он таджику. — Явился прошлым летом на Арбенову виллу на Керкире, это такой остров в Средиземном море. Выдал себя за монтера, а потом убил Энвера, моего напарника по посту охраны, и того грека... Гаракиса. Последовательно, — щегольнул он русским словом, которое, верно, выучил только недавно. — Я точно уверен, что это он.

— И что? — спросил таджик. — Пристрелим их прямо тут? Или...

— Или, — сказал третий, выглядывая из люка, — грузите их в вертолет. Сегодня у босса повышенный интерес ко всем русским, которые находятся в Самарканде. Видели бы вы, как он сегодня утром беседовал с одним таким русским...

— А как он беседовал, Керим? — спросил у него здоровенный таджик.

— Тебе лучше не знать, — ответил Керим, доверенное лицо Эмира, тот самый, который так ловко убрал утром отрубленную голову Перепелкина со столика Тамерлана Рустамова. — Загоните их сюда, в вертолет!

— В вертолет? — переспросил у меня Артист. Мы увидели, как в следующий момент здоровенный таджик подтолкнул Боцмана стволом автомата в сторону винтокрылой машины. Бородатый Гвидо вынул пистолет — держал под прицелом Муху. Керим же, стоя в люке с пистолетом-пулеметом наперевес, контролировал действия всех четверых. Я пробормотал:

— А вот это уже совсем плохо. Люди Густери!

— Что? Люди Густери? — возник за нашими спинами задыхающийся голос Ламбера, который только сейчас вернулся сверху к тутовой роще.

— Да!

— Ну что, Пастух? — выговорил Артист. — Валим их? Не ответив ему, я вскинул пистолет и, мгновение помедлив, выстрелил в таджика, конвоирующего Боцмана. Он зашатался, автомат заплясал в его руках. В одно мгновение Боцман развернулся и, одной рукой придержав падающего таджика, заслонился им, как щитом, и перехватил «калаш».