Арбен Гусеница расположился в просторной комнате, он развалился в большом глубоком кресле и задумчиво рассматривал толстенную сигару. То проводил ею под носом, вдыхая табачный запах, то крутил в пальцах, рассматривая с таким видом, словно надеялся разглядеть на ее поверхности что-то необычное. Рядом с креслом, где расположился Густери, стоял Эмир все в том же раззолоченном халате, а позади наркобарона Муха и Боцман увидели человека, чье лицо показалось им знакомым. Более того, они почти сразу узнали этого господина, этого невысокого, крепкого мужчину с острым, чуть угловатым, но привлекательным лицом. Брови Боцмана поползли вверх, а Муха пробормотал:
— Черт побери... какая прекрасная встреча, господин Картье.
Ничуть не смущаясь тем, что его узнали и вспомнили, мужчина за спиной Густери улыбнулся и ответил на прекрасном русском языке:
— Рад вас видеть, господин Мухин. И вас, господин Хохлов. Наверно, вы представляли себе нашу встречу несколько иной.
Это был сотрудник французской спецслужбы под эгидой Министерства обороны Французской Республики — Генеральной дирекции внешней безопасности (DGSE), господин Картье. Муха и Боцман могли видеть его в коридорах Управления по планированию спецмероприятий, а ещё в кабинете генерала Нифонтова... И не было смысла гадать и высчитывать, какую роль играл этот француз при Арбене Густери, наркобароне по прозвищу Гусеница. Картье мог оказаться кем угодно. Даже пресловутым Мантикорой...
— Вот именно, — пробормотал Муха, покосившись на Боцмана, и оба они поняли, что их одновременно посетила одна и та же мысль.
— Значит, вот какой высокой чести я удостоился, — сказал Гусеница, поднимая глаза на пленников, — меня наметила к отработке контора генерала Нифонтова, вот как. Это, знаете ли, серьезно. Впрочем, господа, что-то у вас упорно не складываются со мной отношения. В прошлый раз вы ни за что ни про что убили бедного Костаса Гаракиса, который был виноват только в том, что похож на меня как две капли воды. В смысле — на меня прежнего. Теперь же вы явились в Самарканд и тут рыскаете в окрестностях Аввалыка — очень интересных, как поговаривают, местах... Даже мистических, как мне вот тут сбоку подсказывают. Что же вы ищете здесь, господа? Ну-с? Или вы выудили каким-то образом информацию о том, что я хочу приехать на историческую родину, разгрести тут кое-какие дела, которые без моего прямого вмешательства упорно простаивают?
— А что вы тогда спрашиваете, раз знаете все не хуже нас, господин Густери? — спокойно произнес Боцман. — Вы осведомлены о наших планах лучше нас самих, что ж вы спрашиваете?..
Густери вдруг отбросил сигару и подался навстречу Боцману. Его лицо побагровело, в голосе зазвенел металл:
— Ты тут еще шутишь, да? Шутник! А то, что я тебя ломтями могу нарубить, это ты как-то не учитываешь, сволочь? Или ты предпочитаешь увидеть свои кишки на собственных коленях? Я тебе могу это устроить, и дружку твоему тоже! Так что давайте выкладывайте все по-хорошему.
— Что выкладывать-то? — пожал плечами. Муха и демонстративно вывернул карманы. — У нас ничего нет. А если бы что и было, то наверняка у вас все равно больше, вы же известный богач. Меценат, искусство любите... историю там, музыку... певиц известных опять же.
Арбен Густери снова пошевелил пальцами. Нет, на этот раз он не стал кричать и гневаться. Он рассматривал Муху и Боцмана неторопливо, обстоятельно. Потом искривил губы и выговорил:
— Понятно. Умничаем. Говорить ничего мы не желаем. Наверно, не захотите и сказать, какое отношение имеет ваше появление в Самарканде к смерти Рашида Радоева, к задержанию всех людей, которые были в его доме прошлой ночью. Впрочем, можете ничего и не говорить, ребята. Совершенно ничего не говорить. Вы, наверно, очень стойко переносите боль. Острую физическую боль, верно? Ну конечно же, ведь вы являетесь сотрудниками такой элитной службы, конечно, у вас высокий уровень подготовки. |