Я думал… — он медлит пару секунд. — Я думал, что тебя спасет твоя страсть. Энергия страсти яркая и теплая, как и цвет выявляющего ее самоцвета. Страсть — это свет в темноте, огонь в ночи. Я решил, что в окружении тех, кто тебя любит, ты будешь чувствовать себя в безопасности, что ты сможешь обратить свою внутреннюю тьму на пользу себе. Я думал, страсть сначала смягчит тебя, а потом и поможет тебе.
Слезы жгут глаз. Я уже понимаю, куда ведет Рафаэль.
Он опускает взгляд.
— Я ошибался. Страсть яркая и теплая… но и у нее есть своя темная сторона. Она связана со страхом. Наши сердца наполняются ужасом при мысли о том, что кто-то причинит боль нашим любимым. Нельзя любить и не испытывать при этом страха. Эти два чувства сосуществуют. Страсть в тебе подпитывает и твой страх, и твою ярость. Она наоборот взращивает в тебе тьму. Чем сильнее ты кого-то любишь, тем более неуправляемой становится твоя сила. Твоя вспыхнувшая страсть к Энцо пошатнула твою стабильность. Она привела к тому, что ты потеряла контроль над своей силой — силой, ставшей опасной и мощной. Это, вкупе с твоими яростью и злостью, сделало тебя невероятно непредсказуемой.
— Что ты хочешь этим сказать? — шепчу я сквозь слезы.
От нежных прикосновений Рафаэля к моим энергетическим нитям, мое тело омывают волны грусти, и я вдруг понимаю, что он чувствует себя виноватым.
— Аделина, — тихо говорит он, и меня пронзает острая боль.
Удивительно, что именно это в конце концов разбивает мне сердце. Рафаэль никогда, никогда не называл меня Аделиной, даже при первой нашей встрече. Сейчас он разрывает связывающие нас узы привязанности.
— Я с самого начала советовал Энцо тебя убить. Он отказался.
Я начинаю плакать. Приходит воспоминание о том, как однажды мы сидели с Рафаэлем у золотистых вод каналов Эстенции, глядя на проплывающие мимо гондолы, и как он пел мне колыбельную моей мамы. Данте был прав. Рафаэль — красивый, добрый, чувствительный Рафаэль, — за которого я всей душой переживала, единственный во всем мире человек, которому, как я думала, я могу доверять, тот, ради спасения которого я вернулась в общество «Кинжала», никогда мне самой не доверял.
Он был тем, кто вывел меня к свету. Без него я бы быстро скатилась в бездну, туда, откуда никогда бы не смогла уже выбраться.
— Даже ты, — шепчу я, плача. — Как ты мог? — Мне нет нужды спрашивать его о том, кто посоветовал Энцо убить мальчика, способного вызывать дождь, но не сумевшего подчинить себе свою силу, я и так знаю ответ. В каком-то смысле Рафаэль всегда был лидером общества «Кинжала». — Ты хоть когда-нибудь был мне другом? — слабо спрашиваю я. — Хоть когда-нибудь я была тебе небезразлична?
Рафаэль морщится. Я вижу, что ему больно говорить мне правду, что даже несмотря на желание успокоить меня, он сдерживается, ожесточая свое сердце.
— Я всегда считал, что Энцо должен был последовать моему совету. И тренировал тебя медленно, потому что не хотел, чтобы ты вошла во всю свою силу. Я с самого начала знал, что она принесет страдания всем нам… включая тебя.
«Кто захочет тебя, Аделина? Ты и правда думала, что сможешь сбежать от самой себя? Ты нигде и никогда не найдешь себе места», — появляется рядом призрак отца. Его тяжелое и холодное дыхание касается моей кожи, знакомый голос шипит в мое ухо. Однако никто из присутствующих не реагирует на его появление. Он — иллюзия, что мучает лишь одну меня.
— Мы можем всё исправить, — говорю я, сжимая ладонь Рафаэля в последней, неистовой попытке. — Ты когда-то рассказывал мне о том, что по слухам существует человек, способный возвращать мертвых к жизни.
Рафаэль качает головой.
— Ты заблуждаешься, Аделина, — мягко отвечает он, и я знаю, что он говорит не о возможности воскресить Энцо. |