— Аделинетта, — шепчет она в мое ухо. — Помнишь, как мы лежали в высокой траве, считая появлявшиеся в вечернем небе звезды?

Я киваю, уткнувшись в ее плечо.

— Помнишь, как танцевали в спальне мамы? А как прятались в шкафу, воображая, что живем далеко-далеко от нашего дома? — Ее голос начинает дрожать. — Помнишь, как я ночью сидела с тобой, осторожно перевязывая твой сломанный палец? Помнишь?

Я киваю, глотая слезы. Да. Помню.

— Ты не одна. — Сестра сжимает меня в своих объятиях. — Я всю свою жизнь пыталась тебя защитить.

И в эту секунду я осознаю, что всё, что мне когда-либо было нужно — доброта безо всяких условий. И получала я ее только от одного человека — Виолетты. Не знаю, почему я никогда не видела этого. Во всем этом мире только она делала что-то для меня — хорошее или плохое — не ради своей выгоды или пользы. Мы — сестры. Несмотря на то, через что нам пришлось пройти, и то, в чем мы винили друг друга, мы — сестры, до самой нашей смерти.

Что-то ломается во мне, и мерзкий шепот в голове, мучающий меня секундами ранее, рассеивается, а долго сдерживаемые слезы прорываются наружу. Я обнимаю сестру так крепко, словно погибну, если мне придется ее отпустить. Переполненная печалью, я начинаю переплетать энергетические нити. Я окружаю нас иллюзиями, видениями из снов и тем, чего не существует. Комната подергивается рябью и исчезает — ее заменяет купающийся в лучах солнца сад в нашем старом доме. У меня не серебристые, а темные волосы и ресницы, как у сестры и мамы, идеальное лицо более не испорчено шрамом. Виолетта, смеясь, засовывает мне за ухо цветок. Из дома к нам выходит папа — чудесное видение, мечта о том, кого я никогда не знала, — смеющийся, пахнущий ветром и деревом, а не привычным винным перегаром. Рядом с ним мама, и на ее губах играет улыбка — видение женщины, какой когда-нибудь стану я и моя сестра. Я бегу в их объятия. Мама берет мое лицо в свои ладони и целует меня. Папа обнимает и высоко поднимает. Он кружит и кружит меня. Откинув голову, я смеюсь вместе с ним, потому что я — его дочь, а он — мой папа, и он не стыдится меня. Он всем сердцем любит меня, как это и должно было быть.

Я удерживаю эту иллюзию так долго, как только могу. Я бы вечно ее не отпускала, счастливо затерявшись в ней до конца своих дней.

В конце концов, я разжимаю пальцы на нитях. Иллюзия медленно блекнет вокруг нас, солнце и трава сменяются лунным светом и деревянным полом, мама и папа — Виолеттой. Она всё еще сжимает меня в своих руках, ее кожа тепла. Растратив всю свою энергию, я льну к ней — слабая и истощенная, в крови. Мы обе молчим.

Завтра утром мы покинем Эстенцию. Я найду других таких же, как мы. Я обрушу на Терена такую ярость, что он будет молить о прощении. С завтрашнего дня начнется новая жизнь. И меня будет не остановить.

Но сегодня мы еще побудем здесь, в объятиях темноты и друг друга.

На севере, далеко от островной Кенетры, на Снежных землях народа Бельдайна, наследная принцесса Мэв опускает руки в священную воду, готовясь к казни узника. Она бросает недовольный взгляд на закрывшие небо облака, а затем — на длинный мост, ведущий от нее и ворот Аденбурского дворца в город. В этот летний день ветер разгулялся не на шутку. Он свистит и протяжно завывает за ее спиной, и собравшийся посмотреть на казнь народ сбивается в кучу по другую сторону ворот, бросая вызов ветру и с любопытством глазея поверх голов солдат.

Мэв поднимает окутывающие шею меха повыше и, стойко выдерживая порывы ветра, переводит взгляд на закованного в цепи мужчину, распростертого у ее ног. Крохотные украшения в ее волосах тихо позвякивают на ветру. Третий узник за день. Она вздыхает. Весь день кого-то убивать. Уж лучше это делать на поле битвы. Пускать стрелы в слабых, изможденных людей — какая в этом забава?

За ее спиной, выстроившись в линию, стоят шесть ее старших братьев.