|
Нет эльдар сильнее и непоколебимее, чем те, что идут по пути Скорпиона. Скорпион безжалостен. Он не может потерпеть неудачу, потому что лишь после смерти его клешни разожмутся, и едва враг окажется перед ним, жалит всегда насмерть. Я шел по тропе Скорпиона до того, как судьба забросила меня сюда, человек. Говорят, что ты охотник за демонами, это нечто выдающееся по меркам твоего рода. Эльдары думают про меня то же самое. Аспект Скорпиона дается нам непросто. Я не какой-то там ксенос, Серый Рыцарь, даже для тебя. Я Жалящий Скорпион, и из всех живых существ на этой планете у меня, безусловно, больше всего шансов совершить побег. Без меня ты умрешь здесь, возможно, сломленный и ставший добровольным рабом. Вместе мы смогли бы вернуться в свои миры. Подумай об этом. У тебя нет другого выхода.
— Я не очень приветлив к тем, кто будет предавать меня, — ответил Аларик. Хоть и знал, что издевка не дойдет до ксеноса, но не в силах был сдержаться при виде такой самонадеянности. — И ты мне не подходишь. — Ты изменишь свое мнение, Серый Рыцарь, — заявил Келедрос. Похоже, он не понимал человеческой ненависти, даже если видел ее. Если же и понимал, то не реагировал на нее. — Я там, а ты тут. Если тебе так хочется остаться, тогда ничто из того, что я могу сказать, не поколеблет тебя. Келедрос на прощание еще раз взглянул на Аларика своими огромными черными глазами и нырнул обратно в тень. Он исчез, и ни единый звук шагов не выдал, что он был на палубе. Аларик удивлялся, как Келедрос вообще проник сюда. Ксенос свободно перемещался по «Гекатомбе» и, несомненно, обладал той силой, о которой говорил, раз продержался на Дракаази так долго. А ведь кругом к тому же рабы-люди, питающие глубоко укоренившуюся ненависть к ксеносам. Аларик, однако, знал, на что способны эльдары. Клятва, данная эльдаром, стоила даже меньше чем ничего. Это было обещание предательства. У Аларика было достаточно времени для раздумий в темном чреве «Гекатомбы». Большей частью он думал о Молоте Демонов.
Гхаал! Эта бурлящая дыра с паразитами! Эта до краев наполненная выгребная яма отчаяния! В подобной деградации сокрыта чистота. В подобном уродстве есть чудо. В подобной смерти и страдании есть жизнь, столь священная на Дракаази, ибо это жизнь, которая должна быть окончена! Бескрайние трущобы Гхаала плодят нищету, так же как плодят они паразитов. Их обитатели не более чем паразиты, копошащаяся смертоносная масса, дерущаяся за возможность подняться на поверхность, чтобы урвать несколько мгновений торжества! Был ли когда-либо город, подобный Гхаалу, где все внешние атрибуты богатства и культуры отброшены прочь, чтобы обнажить зияющее, кровоточащее нутро нищеты и эксплуатации? Такова правда человеческого бытия, что человеческий разум настолько легко опускается до звериной жестокости и убийств. Это город смерти, где убийство — единственный выход и где даже самые безжалостные, пробивая себе путь наружу, находят лишь все новые и новые слои антиобщества Гхаала. Этот котел ненависти, это яма уродства, это вечное стремление к убийству, въевшееся в рассыпающуюся скорлупу города! Ибо кровью, что струится по его улицам, пишутся имена Кхорна! Первым впечатлением Аларика от Гхаала стала вонь. Она клубилась над гребными палубами, будто отвратительный туман. Это были запахи гнили и страданий, пота и нечистот, смрад вечной нищеты. — Мы в Теснинах, — сказал Хаггард, прикованный к скамье сразу за Алариком. Хотя разговоры рабов на гребных палубах и не приветствовались, надсмотрщики, похоже, привыкли не обращать внимания на Хаггарда. — Это Гхаал. Мерзкое отверстие. — Буквально? — поинтересовался Аларик, в памяти которого были еще живы картины живого города Карникаля. — Не совсем. Еще хуже. Аларик вгляделся сквозь отверстие для весла в корпусе. |
