Это, видимо, послание. Должна была быть цель, ради которой он нашел это место, рисковал жизнью, сбежав с арены. Одноглазый череп должен что-то означать, даже если значение это ускользало от Аларика.

Возможно, череп олицетворял собой Аларика. С Ошейником Кхорна на шее он был наполовину слеп.

— Молота Демонов не существует, — произнес Аларик вслух. — Не существует священного оружия, дожидающегося, когда его пустят в ход. Он — это я. Я должен победить эту планету. Я Молот.

Что, если Молот Демонов — просто очередная из хитростей Хаоса? Почитатели Хаоса запросто могли устроить такую мистификацию только для того, чтобы дать отчаявшимся людям тень надежды, которую потом можно у них отнять.

Аларик хотел верить в свою миссию, пусть даже это будет всего лишь способ достойно умереть на Дракаази, но ему не на что было опереться в этой вере.

Внезапный звук вырвал Аларика из раздумий. Снаружи что-то двигалось: шаги по битому щебню, перестук потревоженных камней. Аларик взял топор в одну руку и молот в другую, уверившись, что, судя по их балансу, оба они откованы одним мастером.

Он услышал еще шаги, голоса и звон обнаженных мечей.

Аларик напрягся. Он встал спиной к алтарю и лицом к двери, так он сможет в несколько прыжков преодолеть это пространство, сокрушить молотом первое же спрятанное за забралом лицо, которое увидит, и подрубить следующему воину ноги снизу топором. Он был готов.

Одна из стен храма рухнула в грохоте камней и скрежете рвущегося металла, и по обломкам прямо в храм въехал «Рино». Аларику пришлось перепрыгнуть через алтарь, чтобы не попасть под его гусеницы. Боковой люк открылся, из него выскочили два Змеиных Стражника, но не в массивных доспехах телохранителей Эбондрака, а в кольчугах и коже, лица закрыты кожаными масками, в руках плети, сияющие ярким серебром. Они замахнулись ими на Аларика. Он позволил одной плетке дважды обвиться вокруг рукояти топора и вырвал ее из рук воина, но другая хлестнула его по плечу, и жгучая слепящая боль пронзила Аларика. Он рухнул на колени, вслепую размахивая молотом, слышал хруст костей, но не видел, во что попал.

Змеиные Стражники ринулись в двери и окна храма. Их было множество. Другие выскакивали из «Рино», размахивая плетками. Аларик отбивался, подпуская их на расстояние удара, сбивал с ног, но их было слишком много.

Он упал на четвереньки, боль впивалась в него, словно огненные стрелы. Он достал солдата с плетью молотом, раздробив тому колено, и затем, когда тот, корчась, упал, снес ему голову. Он рубанул другого по корпусу и с трудом поднялся на ноги, но у Змеиных Стражников, окруживших его, были щиты с изображением белых драконов, которыми они отшвырнули его обратно, когда он попытался прорваться.

Он лежал на спине. Тело его продолжало сражаться, но что-то в дальнем уголке разума уговаривало — нужно сдаться. Это была та часть его самого, которую высвободил Ошейник Кхорна, — скрытый трус, вынырнувший наконец на поверхность, чтобы сказать ему, что он все равно проиграет.

Аларик поднялся снова, в последний раз, заставляя труса умолкнуть. Он взревел, будто зверь.

Холодная тяжесть обрушилась ему на спину, и тут же стало горячо в груди. Аларик глянул вниз и увидел острие черного меча, торчащее из его грудной кости. Он попытался оглянуться и мельком заметил Змеиного Стражника, нависшего над ним. Аларик попробовал соскользнуть с клинка, но тот не шелохнулся. Боль наконец дошла до сознания, и мир потускнел.

Клинок сломался, и Аларик осел на пол. Обломок меча по-прежнему торчал из его груди.

Не имело значения, сдался он или нет. Боль победила, и Аларик потерял сознание.

— Я вижу, ты поразмыслил над тем, что я сказал. — Голос Дурендина был тих и спокоен, в нем не было тех резких ноток, которые появлялись, когда капеллан с кафедры напоминал Серым Рыцарям об их долге перед Императором.