Наконец, преодолев все препятствия, эти люди, предводительствуемые Курикием, слегка запыхавшись, предстали перед Маниакисом и Регорием.

— О благороднейший из благородных, высокочтимый Маниакис! — воскликнул Курикий, отвешивая глубокий поклон. — Одари нас своею милостью и препроводи, не откладывая, в резиденцию твоего отважнейшего и мудрейшего родителя, дабы мы могли поведать ему горестную историю о бездне ужасов, страданий и несчастий, обрушившихся на великий город… — Казначей, конечно же, имел в виду столицу империи Видесс, но, как в большинстве умудренных опытом царедворцев, в нем глубоко укоренилась привычка прибегать к иносказаниям даже тогда, когда в том не было никакой нужды. — Поведать ему о тех бесчисленных напастях, которые сотрясают нашу империю и грозят вот-вот сокрушить ее!

Один из спутников Курикия, имя которого Маниакис помнил, Трифиллий, высказался более определенно.

— Ныне лишь твой отец способен помочь Видессии преодолеть постигшее ее великое бедствие, — мрачно проговорил он. Остальные нобли согласно закивали, подтверждая его слова.

— Мы давно не получали свежих известий, — сказал Маниакис. — Откуда сейчас исходит основная угроза? От макуранцев?

Курикий, говоривший от лица остальных, очевидно, в силу особых отношений с младшим Маниакисом, покачал головой:

— Верно, макуранцы творят за стенами Видесса немало зла. Они опустошают наши земли, угоняют наш скот и уводят в рабство бесчисленное количество пленников… Но куда худшие злодеяния творятся в самой столице по приказам кровавого тирана Генесия.

Почтительно прикоснувшись к руке казначея, Трифиллий прервал его речь:

— Высокочтимый Курикий, стоит ли так подробно повествовать о постигших Видессию злосчастьях здесь и сейчас? Это лишь оттянет момент нашей аудиенции у старшего Маниакиса, где тебе придется вновь повторить сию печальную повесть.

— Ты несомненно прав, о досточтимый Трифиллий! — согласился казначей, вновь повернулся к Маниакису и молвил:

— Именем Фоса умоляю простить, что я вынужден прервать мой рассказ. Заклинаю тебя, предоставь нам возможность как можно быстрее переговорить с твоим родителем!

— О да, конечно, — чуть помедлив, отозвался Маниакис. Он давно отвык от того цветистого способа выражать мысли, который по-прежнему был в моде среди видессийской знати, и ему потребовалось время, чтобы вникнуть в суть речей Курикия. Но даже осознав смысл сказанного, он не стал проявлять поспешность. Вместо того чтобы во главе делегации ноблей поспешить в резиденцию губернатора, он поднял руку, призывая к вниманию:

— Прежде всего мне хотелось бы услышать, пребывает ли в добром здравии невеста моя Нифона и в безопасности ли она?

— Именно так обстояли дела в тот день, когда я покидал Видесс, — ответил Курикий. — Дочь моя Нифона вместе со своею матерью укрылась в Монастыре святой Фостины. Все мы питаем надежду, что даже такое кровавое чудовище, как Генесий, не осмелится покуситься на блаженный покой монахинь, посвятивших себя служению Господу нашему, благому и премудрому.

— Да будет на то воля Фоса! — Маниакис очертил магический круг солнца у своей груди. Все повторили его жест.

При всех Автократорах, сколько их ни перевидала Видессия, безопасность людей, укрывшихся за стенами монастырей, неизменно была само собой разумеющейся.