— Только когда ты будешь вести себя по-взрослому. А сейчас ты вредничаешь, — я сел на резной стул, стоящий у стены. — Поверь, даже в тылу ты сможешь найти, чем заняться. Иногда даже будет хватать одного твоего слова, чтобы сдвинуть какое-нибудь дело с мёртвой точки. А я буду здесь, мне некогда отвлекаться.

Она сняла шапку и аккуратно расправила мех. А потом поправила волосы. Молчала, но не потому, что обиделась, только делала вид.

— Поняла, — наконец сказала она. — Ты умеешь быть убедительным.

— Приходится. В конце концов, ведь я…

Резко выключился свет. Так бывает в последние дни, это не из-за обстрелов. Но сразу стало темно, как на улице.

— Где фонарик? — спросила она сдавленным голосом. — Ненавижу, когда так бывает. Ненавижу эту темноту!

— Ну же, — я поднялся и шагнул к ней. — Я рядом. Дай руку.

Она так ей взмахнула, что едва не попала мне в глаз. Я её мягко поймал и сжал между ладоней. Рука сильно дрожала.

— Что же ты так боишься, — сказал я спокойным голосом, наклонив голову, чтобы прошептать ей на ухо, и обнял. — Ты в безопасности. Я же рядом.

Испуганное дыхание очень быстро утихло.

— Поеду, — произнесла Катерина, дыша мне в ухо. — Раз ты так говоришь. Устрою я им в этом тылу, чтобы не расслаблялись.

— Вот теперь говоришь дело. Давай, ты же любишь приказывать, я тебя знаю.

Мы рассмеялись. Я провёл рукой по её гладкой шубе.

Свет включился, но мы так и стояли. Я чуть отодвинулся, чтобы посмотреть ей в глаза. Мне всегда нравились у женщин голубые глаза или зелёные. А у неё серые, как камень, но всё равно было сложно оторваться от них. А она смотрела в мои.

Потом притянул ей к себе и поцеловал. В губы. Не так, как тогда, когда сбегали от преследователей и маскировались. Иначе, по-настоящему.

Она приоткрыла рот и прильнула ко мне сильнее. И тут я уже завёлся.

— Ненавижу зиму, — шепнул я, хотя дыхание сбивалось. — Пока всё это снимешь.

Она засмеялась и начала расстёгивать пуговицы. Я стянул с неё шубу, парадный мундир, амулет, на который сверху набросил её белую сорочку. Сообразил, что сам до сих пор стою в грубой зимней куртке, и быстро сбросил её с себя. Следом на пол полетел мой мундир, а рубашку я вообще снял через голову.

А это ещё что такое? В моё время у женщин был тугой корсет, который нужно было расшнуровывать. Но это что-то новенькое, скрывает только грудь, но оставляет открытым живот.

Снова притянул её горячее тело к себе, да Катерина и сама прижалась ко мне. Провёл рукой по гладкой коже её спины и нащупал замочек этого незнакомого мне предмета одежды. Но он не поддавался.

— Как это снимается? — со смехом спросил я.

— Сейчас! — и она тут же показала, как легко и просто это расстегнуть.

Теперь, когда верх её тела ничего не скрывало, она замерла. Я с трудом поднял взгляд и посмотрел поверх её плеча. Койка императрицы. Никогда не думал, что окажусь в ней.

— Пошли, — шепнул я.

— Это приказ, мой генерал? — она снова меня поцеловала, чуть закусив губу.

— Да! И не обсуждается.

Я лежал на спине, подложив под голову руки и глядя в потолок. Свет снова выключили, но Катерина не пугалась. Может, так влияли мои татуировки на руках, которые было видно в темноте.

Прохладная простынь приятно холодила кожу. Катерина поворочалась, ища, как лечь поудобнее, и уткнулась ко мне сбоку. Я её приобнял. Теперь снова жарко.

— Мне уезжать сейчас? — спросила Громова, дыша мне в шею.

— Через полтора часа, — ответил я, посветив фонариком на стоящие на тумбочке часы. — Полтора часа можно поспать. Это приказ.

— У тебя одни приказы, — хихикнула она.