— Доброе имя покупается добродетельным поведением, любви нужно удостоиться, — бесстрастно проговорил Джустиниани, — что до молодости и здоровья, тут лучше, конечно, беречь последнее смолоду. Но и проходящая молодость, если быть философом, — он усмехнулся, вспомнив Нардолини, — награждает опытом и мудростью, — это тоже неплохие дары судьбы.
— Но зрелость и обкрадывает. — Марио ди Чиньоло помрачнел, — вы теряете мужскую силу. Да и иные проблемы…
— Понимаю, — кивнул Джустиниани, — а чем привлекали духи вашего друга — графа Массерано?
— О, мне бы его заботы, — пробормотал ди Чиньоло, — там всего лишь дурные амбиции, уверяю вас. Помимо мужских проблем, недаром, сами же понимаете, Ипполита любовников меняет, там ещё и немереное тщеславие. Вообразил, подумать только, себя поэтом, творцом! Из него такой же поэт, как фаворит из ледащей клячи. Тупое тщеславие, просто глупость. Потом понял, что это никому не нужно и впал в меланхолию. Но нечего было изначально вздор городить! Поэзия! Разве это насущное?
С этим суждением Джустиниани в принципе был согласен. Он любил несколько десятков образчиков классической поэзии, довольно придирчиво отобранных когда-то, но ныне весьма потускневших в памяти. Сам в юности писал, но юность Винченцо кончилась довольно неожиданно. Вместе с нею кончились и стихи. Сегодня Джустиниани не отличался поэтичностью.
— А что ищет донна Поланти? — Винченцо просто не хотел ехать к старухе.
Лицо ди Чиньоло исказила презрительная гримаса.
— О, это старое бабье, — он скорчил презрительную мину. — Когда мужчина хочет быть мужчиной — это можно понять, но когда старуха не хочет смириться с тем, что давно перестала быть женщиной — это просто смешно. — Маркиз помедлил, — но в принципе, история веков повторяется, и старые ведьмы всегда хотят одного и того же: постельных утех и возможности реализовать свою злобную зависть к более молодым. Она мастерица порчи.
— Вместе с подругой? — Винченцо с каменным лицом смотрел на Марио ди Чиньоло.
— Они стоят друг друга, ваш дядюшка выучил их этим забавам — теперь никак уняться не могут, — кивнул маркиз.
Из осторожности Джустиниани больше ничего не спросил, боясь услышать мерзейшие подробности. Но кое-чем поинтересовался.
— А что мои дорогие друзья — Рокальмуто, Бьянко, Берризи, Убальдини — они тоже пользовались услугами мессира Джустиниани?
Чиньоло покачал головой.
— Ваш дядя не любил мессира Убальдини. С мессиром Рокальмуто и Энрико Бьянко? Ну, иногда он наставлял их в светских тонкостях, но в чем-то ином — едва ли. С мессиром Берризи… вот не помню. Я не видел их вместе. Бьянко, Рокальмуто и Берризи почти всегда за столом сидели рядом с Андреа Пинелло-Лючиани. И я… — тут ди Чиньоло осёкся, но быстро продолжил, — я должен предостеречь вас от этого человека. Если он… Поймите, за наследство Гвидо он готов на всё.
— Наследство?
Маркиз кивнул.
— Ему нет цены. Не продавайте никогда… Быть беде.
Джустиниани подался вперёд.
— Не продавать?
Марио ди Чиньоло резко покачал головой. В глазах его застыли тревога и явное смятение.
Мессир ди Чиньоло оказался для Джустиниани просто кладезем нужных сведений. Благодаря ему Винченцо отказался от встречи с баронессой Леркари и герцогиней Поланти и уже к обеду был дома.
Теперь всё, произошедшее в последние недели, стало ему понятным. Почти всё.
Но несколько вопросов оставалось. Главное — Марио ди Чиньоло предостерегал его от продажи наследства Гвидо. |