Позавтракав и вымыв за собой посуду, я выключил радио и с облегчением убедился в том, что концерт на нижнем этаже закончился. Накинул парку и шарф, подхватил свой блокнот, ручку и кисет и рванул вниз по лестнице.

Спустившись, направился прямиком к двери. Но меня остановил голос:

— Так и пойдешь, маленький грубиян, даже не сказав «доброе утро»?

Я обернулся и увидел Фитцсимонс-Росса: он сидел за длинным кухонным столом, потягивал кофе и курил «Голуаз» в компании с худым смуглым парнем, на вид лет под тридцать. У него были короткая стрижка «бобриком», маленькая серьга в мочке левого уха и золотое обручальное кольцо на пальце левой руки. Он был одет в потертую светло-коричневую кожаную куртку, отороченную белым мехом, — мне всегда казалось, что такие носят мелкие воришки. Конечно, мне хотелось знать о нем все, ведь он провел ночь в постели с мужчиной и в то же время носил обручальное кольцо, словно заявляя всему миру: я — женатый человек. Я увидел в нем еще одного персонажа своего повествования о берлинской жизни, и мне было интересно, что его связывало с моим соседом.

— Доброе утро, — произнес я.

— Надо же, сучонок умеет говорить. — Перейдя на впечатляюще беглый немецкий, Фитцсимонс-Росс обратился к своему компаньону: — Он американец, мой квартирант, но не такой уж противный.

По-немецки «противный» звучит как abstossend. Фитцсимонс-Росс так смачно выплюнул это слово, что его друг даже поморщился.

— Это Мехмет, — продолжил он по-немецки. — Поздоровайся с Томасом.

Мехмет откликнулся коротким morgen, встал из-за стола и сказал:

— Я должен идти.

— Неужели? Так скоро? — спросил Фитцсимонс-Росс.

— Ты же знаешь, я начинаю работать в час.

— Что ж, увидимся через два дня?

Мехмет лишь кивнул. По-прежнему избегая встречаться со мной глазами, он подхватил свое пальто и быстро вышел из мастерской. Когда за ним закрылась дверь, Фитцсимонс-Росс спросил:

— Чаю? В чайнике еще хватит на чашку.

Я принял его предложение и сел на стул, который только что освободил Мехмет.

— Кажется, ты напугал беднягу, — сказал Фитцсимонс-Росс. — Как ты, должно быть, заметил…

— Он женат.

— Надо же, какие мы наблюдательные.

— Обручальное кольцо есть обручальное кольцо.

— Эти несчастные турецкие мальчишки… семья планирует им жизнь с момента появления на свет. Жена Мехмета приходится ему двоюродной сестрой, толстая такая деваха. Мехмет рассказывал, что ему начали нравиться мальчики лет с пятнадцати, но представь, если бы он признался в этом своему отцу. Тем более что он работает в семейной прачечной, которую старик держит на Хайнрих-Хайне-штрассе…

— Осмелюсь предположить, что ты не там познакомился с Мехметом?

— О, Томми-бой, ты демонстрируешь чудеса дедукции. Нет, я познакомился с Мехметом при куда более романтических обстоятельствах… в туалете на станции «Зоопарк». Это известное место съема для тех, кто ищет «ту любовь, что о себе молчит».

— Так ты нашел своего Оскара Уайльда.

— Я — ирландский протестант-гомосексуалист. И да, я нашел своего Оскара Уайльда. Мы с Мехметом разбудили тебя сегодня утром?

— Угадал.

— И ты был в шоке?

— Не забывай, что я из Нью-Йорка.

— Ах да, мудрый американец — даже при том, что это звучит как оксюморон. Что ж, тебе придется привыкнуть к присутствию Мехмета, поскольку мы встречаемся три раза в неделю. Обычно по утрам.