— Алло? — крикнул я.

Ответа не последовало. Я прошел в мастерскую. Никаких признаков жизни. И тут я посмотрел в сторону его спальни. Дверь была широко открыта — и от того, что я увидел, у меня перехватило дыхание. Там, на кровати, лежал Фитцсимонс-Росс. Он был без рубашки, и бицепс его левой руки был перехвачен толстым резиновым жгутом. Игла торчала из вздувшейся вены в сгибе. Хотя его голос был каким-то потусторонним, в нем все равно звучала осмысленность:

— Принес деньги?

Почему я не развернулся и не ушел оттуда сразу и навсегда?

Да потому что знал, что должен увидеть, чем все это закончится. И потому что уже в тот момент думал: это все — материал.

— Да, — сказал я. — Принес.

— Положи на кухонный стол. И, если бы ты поставил чайник… я бы выпил чашку чая.

— Нет проблем, — ответил я.

Фитцсимонс-Росс поднял на меня глава, которые, хотя и остекленели от наркотического кайфа, по-прежнему сияли арктической голубизной.

— Не забудь: чай нужно настаивать ровно четыре минуты, — добавил он.

— Хорошо, — сказал я.

Я отвернулся от мужчины с иголкой в руке и мысленно произнес:

Добро пожаловать в новый дом.

Глава четвертая

— Я утонченный наркоман, — сообщил мне Фитцсимонс-Росс.

Я налил ему чаю, и он молча выпил. Потом я протянул ему семьсот дойчемарок. Он полез в карман и выудил какую-то железяку, положил ее на стол и подвинул ко мне.

— Вот ключ, — сказал он. — Заезжай, когда захочешь.

— Я думал завтра перевезти вещи, а заселюсь с пятницы.

— Как угодно. А насчет моих дел даже не заморачивайся. У меня все отлажено. Все под жестким контролем.

Я промолчал. Но от меня не ускользнуло то, как он старательно держал марку и следил за своей речью, несмотря на то что принял, как я догадывался, солидную дозу. В этом, как я узнал потом, и заключалась странная, отвратительная двойственность Аластера Фитцсимонс-Росса. Ему было плевать, что я застал его с иглой. Неважно, что он обзывал меня сукой и позволял себе антисемитские высказывания (что было не редкостью). Не имело значения, что он просыпался утром рядом с каким-нибудь курдом-проституткой, которого подобрал в привокзальном туалете. Внешние атрибуты были для него превыше всего. Он всегда стремился выставить себя в выигрышном свете, даже притом что — это я тоже узнал потом — оболочка грубияна и сквернослова, в которую он себя запрятал, была вовсе не железобетонной.

Но все это мне предстояло узнать со временем. А пока я испытывал нервное возбуждение, как это бывает в предвкушении интриги или опасности. Недаром говорят, что писатели всегда кого-то предают. Я понял, что нашел золотую жилу, уже через пять минут общения с Аластером. У меня были готовы вступительные главы, и я надеялся, что эпизод с иглой — это только начало моих наблюдений о жизни дна.

На следующее утро я уведомил хозяйку пансиона о том, что съезжаю. После этого отправился в Ка-Де-Ве, большой универмаг на Курфюрстендамм, и купил два комплекта белого постельного белья, такие же белые полотенца, настольную лампу, примитивный набор столовой посуды, чайник и кофеварку. Все это я загрузил в такси, назвал водителю адрес на Марианненштрассе, а потом волоком затащил барахло на третий этаж.