Граф надел легкую куртку поверх своей голубой летней рубашки с открытым воротом. Он стоял, подняв плечи, морща лоб, и его длинные руки и костлявые запястья торчали из рукавов, негнущиеся, будто деревянные. Он не мог решить, то ли ему сесть, то ли уйти, он ничего не мог поделать с собой. Слонялся, похожий на марионетку, по такой теперь неуютной, ярко освещенной комнате, отражаясь в черных блестящих окнах, не находя себе места ни в пространстве, ни во времени. Беспомощно смотрел на свои остановившиеся часы. Гертруда с раздражением разглядывала его. Потом повернулась спиной к нему и задернула шторы на окнах. Долина и скалы исчезли. Выдвинула ящик серванта, достала шахматную доску и фигуры. Села, разложила доску и принялась расставлять фигуры, желая проверить, все ли фигуры на месте. Граф беспокойно наблюдал за ней.

Он до сих пор не рассказал Гертруде историю о ее письме и своем разговоре с Тимом и чувствовал, что обязан сделать это. Она не задавала ему вопросов, и дважды, когда он порывался что-то сказать о письме, она обрывала его. «Хорошо-хорошо, хватит». Видимо, поняла все так, что письмо доставлено и осталось без ответа. Однако Граф чувствовал, что должен рассказать ей хотя бы об одной вещи, которую узнал от Тима, и, если будет необходимо, настоять, чтобы Гертруда выслушала.

— Гертруда, я обязан рассказать вам… это займет секунду, и потом я больше не буду надоедать… о Тиме и вашем письме… просто обязан…

— Ну хорошо, — согласилась Гертруда бесцветным голосом, ставя фигуру.

Она подняла воротник халата и подвернула слишком длинные рукава. Граф смотрел на ее загорелые руки.

— Я коротко. Я нашел Тима в его мастерской. Одного… он сказал, что съезжает оттуда. Я передал ему письмо и видел, что он прочитал его, но он ничего не сказал насчет ответа…

— Мне все ясно, — прервала его Гертруда, — к чему пережевывать подробности?

— Я не пережевываю подробности, — ответил Граф почти сердито. — Я хотел сказать вам одно: он уверил меня, что никогда не замышлял содержать на ваши деньги любовницу.

— Он по-прежнему с ней?..

— Да.

— Закончили?

— Вы имеете в виду, все ли я сказал, что должен был? Да. Больше я об этом не упомяну.

Такое впечатление, подумал Граф, будто он хотел сказать что-то в обвинение Тима, а не в его защиту. Наверное, надо было бы продолжить и постараться убедить… нет, не стоит.

— Давайте сыграем в шахматы, — предложила Гертруда.

Она жестом пригласила Графа сесть за стол против нее. Граф машинально сел. Гертруда принялась изучать доску.

— Умеете ли вы играть? — поинтересовался он.

— Разве я предложила бы сыграть, если бы не умела? — ответила Гертруда, не отрывая глаз от доски. — Я всегда играла с Гаем. Так что не прошу научить меня шахматам!

Граф понимал, что ему абсолютно бессмысленно играть с Гертрудой.

— Гертруда, дорогая, я не моту играть с вами. — Это было его первое ласковое обращение к ней.

— Отчего же? Слишком хорошо играете, да?

— Да.

— Да, и не можете забыть об этом! — Гертруда сделала ход пешкой.

— Не имеет смысла, — сказал Граф.

Она подняла на него глаза, и секунду они пристально смотрели друг на друга. Гертруда — раздраженно и воинственно, Граф — раболепно, отчаянно, любяще.

— Почему? В бридж вы со мной играете, отчего бы не сыграть со мной и в шахматы?

— Шахматы — другое дело.

— Что значит «другое»?

— Гертруда, это невозможно, потому что здесь я настолько сильнее вас, что это будут уже не шахматы.