– Так меня зовут.

– А коли так, я должен взять тебя под стражу и отвезти обратно в Шрусбери, где тебе предъявят обвинение. Ты подозреваешься в отравлении Герваса Бонела.

– Послушай, приятель, я хозяин этого дома, но почему-то ты не обратился ко мне. У меня бывают разные гости: одних я приглашаю, другие приходят незваными, но я им все равно рад. Тебя же я знать не знаю, в гости не звал, и видеть тебя мне радости мало. Будь любезен, представься, если у тебя есть дело ко мне или к тому, кто разделяет со мной кров. Иначе тебе придется покинуть мой дом.

Нельзя сказать, чтобы сержант стушевался. Защищенный своей должностью, он не считал обязательным соблюдать правила учтивости, однако облик почтенного старца невольно внушал уважение. Услышав подобные слова из иных уст, сержант расценил бы их как непростительную дерзость, но достойный старик заслуживал снисхождения.

– Ты, как я понимаю, Ифор, сын Моргана. Я же Уильям Уорден, сержант, служу под началом Жильбера Прескота, шерифа Шрусбери. Эдвин Гурней подозревается в убийстве, и мне предписано во что бы то ни стало изловить его и доставить в Шрусбери, где против него выдвинуто обвинение, и я сделаю это, ибо так повелевает закон. Тебе, старейшему в здешний краях, тоже следовало бы чтить закон.

– Но не английский закон, – простодушно возразил Ифор.

– Закон есть закон, а убийство остается убийством по любому закону. Отравление, дед, – это не шутка!

Брат Кадфаэль бросил взгляд на Эдвина. Парнишка побледнел и стоял как вкопанный. Он протянул было руку, желая коснуться руки Ифора, – жест умоляющий и успокаивающий одновременно. Однако благоговение и любовь Эдвина к старику были так сильны, что он не решился даже на это прикосновение. Кадфаэль сделал это за него, мягко положив руку на исхудалое старческое запястье. Увы, что бы теперь ни было сказано или сделано, стражники все равно заберут мальчика. В комнате их трое, да еще двое караулят на заднем дворе – так что помешать им никак не удастся. Конечно, этот самоуверенный, грубый сержант не прочь отыграться на пареньке, который так долго водил его за нос. Но он едва ли решится особо распускать руки, понимая, что ему придется иметь дело с Хью Берингаром, а тот может оказаться не в меру щепетилен и строг в том, что касается обращения с узником. Сейчас лучше всего не озлоблять Уордена без нужды. Благоразумие и уступчивость – вот лучшая защита для Эдвина.

– Сержант, – промолвил Кадфаэль, – ты меня знаешь, как знаешь и то, что я не верю в виновность этого мальчика. Но я тебя тоже знаю, и знаю, что ты обязан исполнить свой долг. Ты выполняешь приказ, и мы не вправе тебе препятствовать. Одно мне скажи: неужто это Хью Берингар направил тебя по моему следу? Я-то, когда выезжал из Шрусбери, был уверен, что за мной не следят. Как тебя занесло в этот дом?

Сержант не упустил возможности похвастаться своей прозорливостью.

– Нет, брат, когда ты уехал из замка, никто и не думал за тобой следить, все полагали, что ты вернешься к себе в аббатство. Но потом вернулся Хью Берингар – с этих дурацких поисков на реке – и, ясное дело, с пустыми руками. Ему доложили, что ты приходил, вот он и отправился в монастырь, а там узнал, что ты поехал на север, в Ридикросо. Мне сразу пришло в голову, что манор Бонела совсем неподалеку, – дай, думаю, съезжу туда да погляжу, что ты еще задумал. Управляющий в имении ничуть не удивился: приехали из Шрусбери, спрашивают о брате Кадфаэле, мало ли какие дела могут быть. Он ничего не скрывал, и слуги тоже – да и с какой стати? Они сразу выложили, что ты расспрашивал дорогу к двум домам по эту сторону холмов.