Священник был джентльмен, и при этих словах он нахмурился. Однако, поймав тревожный взгляд матери, тотчас смягчился, и досада в его взоре сменилась жалостью и ободрением.

— Вопрос о расходах по его воспитанию легко будет уладить, мистер Голденкалф, — сказала моя мать. — Но мистер Этерингтон с трудом согласился взять на себя ответственность за моего бедного крошку, и то лишь на двух условиях.

Биржевик взглядом потребовал объяснения.

— Во-первых, ребенок с четырехлетнего возраста должен быть всецело отдан на его попечение, а во-вторых, вы назначите стипендии двум бедным ученикам в одной из больших школ.

Моя мать откинулась на подушку, с которой было приподнялась — так сильно волновало ее это дело, и, затаив дыхание, ждала ответа. Мой предок наморщил лоб, как человек, которому надо поразмыслить.

— Ты, может быть, не знаешь, Бетси, что такие стипендии требуют больших денег… больших денег, и часто не приносят никакой пользы.

— Десять тысяч фунтов — вот сумма, о которой мы условились с миссис Голденкалф, — решительно сказал священник, который, мне кажется, надеялся, что его условие будет отвергнуто, так как он нехотя уступил настойчивым просьбам умирающей, не считая этот план ни особенно желательным, ни особенно полезным.

— Десять тысяч фунтов!

Моя мать уже не могла говорить и только с умоляющим выражением утвердительно кивнула головой.

— Десять тысяч фунтов — большие деньги, дорогая Бетси, очень большие!

Лицо моей матери приняло мертвенный оттенок, и ее дыхание свидетельствовало, что началась агония.

— Ну, хорошо, Бетси, — с некоторой торопливостью произнес отец, испуганный ее бледностью и выражением крайнего отчаяния, — пусть будет по-твоему. Деньги… Да, да, деньги будут выданы, как ты хочешь. Успокой свое доброе сердце!

Резкая перемена душевного состояния оказалась не по силам женщине, которую поддерживало только необыкновенное возбуждение, хотя уже час назад она едва могла говорить. Протянув руку мужу, она улыбнулась доброй улыбкой, прошептала «спасибо» и, сразу ослабев, погрузилась в последний сон — безмятежно, как дитя опускает голову на плечо няни.

Это была внезапная и, в определенном смысле, неожиданная смерть; все, кто присутствовал там, были охвачены благоговением. Мой отец целую минуту пристально смотрел на умиротворенные черты своей жены, а затем безмолвно вышел из комнаты. Священник последовал за ним. Оба хранили молчание, вернувшись в кабинет хозяина, где встретились ранее в этот вечер, и не сели.

— Она была хорошая женщина, мистер Этерингтон! — сказал вдовец, в волнении покачивая ногой.

— Она была хорошая женщина, мистер Голденкалф.

— И хорошая жена, мистер Этерингтон.

— Я всегда считал ее хорошей женой, сэр.

— Верная, послушная и бережливая.

— Три качества, весьма существенные в нашей земной жизни.

— Я не женюсь второй раз, сэр. Священник наклонил голову.

— Да, другой такой жены мне не найти! Священник вновь наклонил голову, хотя на этот раз знак согласия сопровождался легкой усмешкой.

— Во всяком случае, она оставила мне наследника.

— И принесла с собой малую толику, которую он может унаследовать, — сухо заметил священник.

Мой предок вопросительно взглянул на него, но, по-видимому, не уловил сарказма.

— Я передаю ребенка на ваше попечение, мистер Этерингтон, в соответствии с предсмертной просьбой моей возлюбленной Бетси.

— Я принимаю эту обязанность, мистер Голденкалф, в соответствии с обещанием, которое дал покойной.