В описываемое утро он вошел в кабинет Дианы и застал ее в тот момент, когда она поспешно прятала в письменный стол какие-то бумаги и фотографии.

— Это что за портреты? — спросил он.

Диана искусно скрыла свое замешательство и, не отвечая на вопрос, переменила разговор:

— Что такое с тобой делается, мой милый? Я с некоторых пор замечаю, что ты не в своей тарелке.

— Нет, я ничего. Как всегда.

— Ну что ты говоришь! Ведь я же вижу.

— Мне скучно.

— Скучно? Со мной, с любимой женщиной — скучно?

— Я измучился от этой жизни — жизни зверя в клетке. Это невыносимо!

— Потерпи еще неделю.

— Как! Еще целую неделю на привязи, взаперти! Нет, я не могу.

Он проговорил это очень резким тоном. Она обиделась и испугалась.

При мысли, что он может ее покинуть, сердце сильно забилось у нее в груди. На глазах выступили слезы.

Однако она пересилила минутную слабость и ответила ему не менее резко.

— Повторяю, я не могу так жить! — с раздражением воскликнул Стальное Тело. — Опротивели мне эти вечные тайны. Каждый день ты ведешь беседы с какими-то подозрительными личностями самого отвратительного вида…

— А тебе какое дело? — возразила она, в свою очередь повышая тон.

— Я желаю знать, что это за люди. Кто, например, этот старый франт, вышедший сейчас отсюда гордым петухом, задрав голову?

— Да не ревнуешь ли ты?

Она засмеялась деланным смехом.

— Вовсе нет. Но я все-таки хочу знать, как его зовут.

При других условиях Диана нашлась бы, что ответить, придумала бы какое-нибудь правдоподобное объяснение; но ввиду того, что он проявлял такую настойчивость, она решила дать ему резкий отпор:

— А если я не желаю говорить?

— Отлично. В таком случае и я заведу тайны от тебя.

— А, так! Понимаю, чего ты добиваешься. Тебя уже тянет опять к этой проклятой семейке Дэрош… К этой твоей противной кукле Элизе… Не играй со мной, миленький, в эту игру; она для тебя опасна.

— Ты что же это — вздумала меня пугать?.. Ха-ха-ха!.. Она мне угрожает!..

Разговор принимал все более и более бурный характер.

— Значит, ты еще не забыл этой Элизы! — в бешенстве кричала Диана. — Хорошо же. Она и ее родители обречены на смерть. Так и знай. Моя ненависть к ним еще сильнее моей любви к тебе. Я сейчас просила тебя подождать еще неделю. Это потому, что до приведения приговора в исполнение осталась ровно неделя. Этот приговор я вынесла безапелляционно. Понимаешь, безапелляционно!.. Можешь теперь разыскать их, предупредить. Все равно. Уже поздно!

Она размахивала руками, упиваясь собственными словами, и очень походила на фурию.

Первый раз в жизни ковбой узнал, что такое страх.

Он испугался.

Не за себя — он не способен был испытывать страх, — но за супругов Дэрош, за Элизу, за тех, к кому он был так нежно и глубоко привязан.

Он понял, что ему необходимо немедленно узнать адские намерения Дианы. Но он знал, что она не скажет ему больше ни единого слова.

Что делать?

Быстрее молнии в его голове пронеслась мысль, которую он решил осуществить во что бы то ни стало.

Сделав неимоверное усилие, он подавил кипевшее в нем бешенство. Пожимая плечами, он уставился на Диану своими серыми, стальными глазами и мягко проговорил:

— Это очень глупо, мой друг, если ты думаешь, что я все еще интересуюсь монмартрскими фермерами.