Четыре дня совсем без секса, четыре. За все годы, что я замужем за этим человеком, такое явление — нонсенс и самый первый случай настолько долгого простоя, если только муж не в отъезде и никто из нас не болен, не беременный и не родил недавно ребёнка.

Оказывается, это был воспитательный процесс!

— И ты четыре дня терпел, мучился, сердешный, чтобы сейчас произнести вот эту гневную тираду? — я просто ухохатываюсь с него, вот ей Богу! И кто из нас после этого ребёнок, а кто взрослый?

Он смотрит на меня своими карими радужками с таким возмущением и осуждением и вдруг берёт совершенно иной тон:

— Ты что, совсем по мне не скучала?

И я больше не могу, ржу. Да, именно ржу: у меня истерический, до колик в животе смех, который заставляет перевернуться на живот и, встав на колени, хохотать в подушку до слёз. Когда приступ истерии-веселии меня отпускает, и я поднимаю голову, чтобы взглянуть на своего «учителя», он уже обиженно морщит лоб, но глаза его улыбаются — понимает, что перегнул палку.

— Какой же ты всё-таки глупенький у меня! Целых четыре дня не прикасался, дулся, мучил и себя, и меня, и всё только для того, чтобы преподнести свой дурацкий урок! А как же наше здоровье?

— Здоровье не пострадает! И я не дулся!

Это правда. Кроме постельного карантина, бойкот мужа никак больше себя не проявлял — то же количество дневных поцелуев и объятий, что и обычно. Или даже, может быть, чуточку больше.

Я залезаю на него верхом, и целую в нос, заставив широко улыбаться и купать мои плечи и шею в поцелуях. Вот такой у меня муж — один маленький жест признательности с моей стороны — и море его любви в ответ.

— Ты всех задолбал уже со своими уроками! — стараюсь быть строгой, но у меня плохо получается. — В следующий раз предупреждай, что взялся читать лекции, а то я даже не въехала, что происходит. Подумала, ты заболел!

— Но тебе меня хотелось же, признайся честно?

— Конечно, нет! — вру. — Ты же знаешь, как я переживаю, когда кто-нибудь болеет! А когда я на нервах, какой может быть секс?!

Он глубоко и разочарованно вздыхает:

— Значит, всё зря?

— Получается так…

— Но ты сказала «мучил себя и меня», то есть, ты мучилась?

— А тебе этого так хотелось?

— Разумеется, нет! Мне хотелось одного: чтобы ты ценила меня и то, что тебе дано! Не только тебе, конечно, но и поверь, далеко не многим!

Внезапно в нашу дверь скребутся. Я мгновенно вскакиваю, лихорадочно натягиваю футболку мужа и трусы, а он, уже облачённый в свои боксеры, качает, глядя на меня, головой и спокойно шествует к двери, чтобы открыть её.

Глава вторая. Дети и их вопросы о… сексе

Амаэль влетает разгневанный. Запрыгивает в постель и, прижимаясь ко мне, обиженно констатирует:

— Вы опять от меня закрылись!

Я не знаю, никогда не знаю, что ему отвечать на подобные заявления, но для этого у меня есть находчивый и всегда готовый прочесть лекцию муж:

— Не опять, а как всегда. Я же тебе тысячу раз уже объяснял, что ночью мама и папа должны быть наедине, и никто не должен им мешать, — ровным спокойным голосом внушает сыну мой муж, укладываясь рядом с нами.

Из нас двоих профессор — я, однако преподавательские наклонности с возрастом всё больше начинают проявлять себя у мужа. Стоит признать, тем не менее, что в такие деликатные моменты, как этот, я особенно ценю его гениальные способности сексуального воспитания.

— Нас тут только трое, — упирается сын, — почему вам обязательно нужно быть наедине и без меня?

— Чтобы заниматься любовью, — выдаёт мой муж, даже глазом не моргнув, а у меня в пятьдесят пять краснеют не только щёки, но и уши.