Про загадочный «жемчуг», о котором упоминал угольник, я распространяться не стал. Нечего Дрою больше положенного знать. Да и права первого
обладателя важной инфы никто не отменял: я волен делиться с командой сведениями или не делиться. Поглядим.
Серый рассвет раскатал все впечатление от чудесного звездного вечера. Морось едкими лапками лезла за шиворот, безликое небо давило на макушку,
и это ощущение было едва ли не физическим. Уныло. Зябко. Пусто.
На почте валялось несколько общесетевых рассылок, из которых становилось ясно: паника по поводу силового подавления мутантов вне классификации
пока не началась. Хотя между строк читалось: в Зоне неспокойно.
От Латы сообщений не было. Видимо, решила, что я напился и излил на нее пьяный бред про пригрезившуюся дочь. Ну и ладно, и к лучшему. Вернусь —
поговорю с ней, а не вернусь — пусть слезки прольет над сетевым некрологом. Хотя… от нее дождешься.
Я закрутил крышечку на ополовиненном пузырьке с йодом, поискал в аптечке что-нибудь бодрящее, не нашел и с сожалением бросил ее в рюкзак.
Поднялся на ноги, опираясь на приклад автомата, как на трость. Покряхтеть еще не хватало для полноты картины.
Дрой внимательно следил за моими движениями, и на его роже заблаговременно проступала ухмылочка. Этому только дай предлог — махом выстебет. Нет
уж, не дождешься ты сегодня от старины Минора поводов для дебильных подколок.
Издалека долетел неясный гул. Я насторожился, Дрой тоже перестал щериться. Но звук подержался в небе буквально секунду и исчез. Судя по
направлению и тональности, возле Кордона солдафоны опять отработали по кому-то из миномета. Хотя кто этих вояк знает, могли и гаубицу с гарнизона
подтянуть — отсюда не разберешь.
— Через четверть часа подойдем к Припяти с северного рукава, — сообщил Зеленый, высунувшись из рубки. — Тащите сюда провожатого, пусть
показывает, где причаливать. Не знаю здешних мест.
Я глотнул из фляжки, прополоскал зубы и сплюнул в реку. Нужно будет нычку вскрывать возле Рыжего Леса, иначе на обратный путь ни харчей, ни
питьевой воды не хватит. Коли доживем до этого обратного пути, конечно.
Повесив фляжку на пояс, я вырубил подсевший за ночь прожектор и побрел на корму будить Лёвку, хотя было у меня подозрение, что он и не спал
вовсе, боясь быть связанным для допроса. Идя, я старался специально громко бахать каблуками по палубе, чтобы походка со стороны казалась весомей.
Зачем? Представления не имею. Захотелось. Может же человеку время от времени хотеться чего-нибудь примитивно необъяснимого, в конце концов. Когда я
проходил мимо двигателя, гул повторился. Сначала я подумал, в моторе шумит, но, сойдя по лесенке и завернув на корму, понял: ошибся. Гудело с той же
стороны, что и давеча, но уже постоянно. И это не могло быть эхом канонады — слишком ровным был звук.
На вертолет не похоже. Грузовик, что ли? Нет, не то. Чудилось что-то знакомое в этом гудении…
Лёвка и впрямь не спал. Парень сидел, привалившись спиной к ветхому боксерскому мешку, поджав колени к груди и обхватив их руками. Его не по-
детски знобило. Лицо под маской было бледным, а кожа даже на вид казалась ледяной.
— Коловоротит? — осведомился я, опускаясь перед ним на корточки.
— Сейчас пройдет, — выдохнул он. |