– Скажите, Вы председатель акционерного общества. вы считаете, сегодняшний бизнес приносит пользу нашим простым людям?

– Конечно. Недавно мы обменяли нашу подводную лодку в Зимбабве на 150 одноразовых шприцев. Два шприца даже попали в колхоз, где я родился. Колхозники нам за них очень благодарны. Говорят, что они все пользуются ими уже второй год. Хотя в Зимбабве до нас ими пользовались всего три месяца.

Однако самое великое завоевание нашего бизнеса – это реклама!

«Если Вы положите деньги в наш банк, у Вас будет только одна проблема – как их получить обратно!!!»

И немцев перенес наш народ, и поляков, и татар, переболел коммунистами; осталось самое тяжкое испытание – родной бизнес. Если и после него останется нам самим хоть немного пеньков, стружки, опилок, осколков и мусора – то смело можно будет сказать: «Как же ты богата, нищая Россия!»

***

Хромосомный набор

Звонит телефон. Я снимаю трубку.

– Мишка, здорово!

Голос знакомый. Из детства. Но чей – вспомнить не могу.

– Герку помнишь?

– Герка!!! Боже… Ты откуда говоришь?

– Из тюрьмы.

– То есть как?

– Очень просто. У меня хорошая камера. Две комнаты. Телефон. Телевизор. Видео.

…Герка всегда мечтал разбогатеть. Он еще в детстве умудрялся обменивать фантики леденцов на фантики «Косолапого мишки». Правда, потом его всегда били. В какие только аферы он не пытался втравить меня уже в юности! Голова его всегда была полна самых смелых, нелепых идей. Его знали все хулиганы, хотя сам он хулиганом никогда не был. Однажды он рассказал мне о плане освобождения своего отца из тюрьмы. Кажется, его отец проходил в то время по известному делу врачей.

Герка был очень толстым и настолько же добрым. Однажды, когда меня избили и я лежал в постели, он привел ко мне домой тех, кто меня избил, чтобы они извинились. Он был уверен, что мне от этого станет легче. Потом оказалось, что он им просто заплатил из тех денег, которые копил на побег отца.

После школы Герка неожиданно для всех запел. Причем сразу громко, оперным голосом. Это было время поклонения Магомаеву. Всех, кто пел похоже, приглашали на концерты, платили деньги. Петь оперным голосом было тогда выгодно, поэтому он им и запел. Герка всем рассказывал, как он учился в Италии с Муслимом. Хотя для меня до сих пор загадка, где он научился так громко петь…

Вскоре он понял, что выгоднее петь на Севере. И уехал туда года на два. Разбогател. В каких только уголках нашей необъятной Родины он не организовывал самые смелые халтуры с продажей собственных билетов из разрезанных пополам открыток за две копейки. При этом на каждой половинке, не мудрствуя лукаво, он собственной рукой писал: «Один рубль». И ставил печать, вырезанную из старого каблука очередным умельцем‑левшой за бутылку рижского бальзама. Когда я вспоминаю еще отечественного, не уехавшего Герку, я всегда думаю: нельзя так опрометчиво заявлять, будто мы жили в застое. Это не верно. Были умы и тревожные, и светлые, и беспокойные. Они, между прочим, и подготовили перестройку. Недаром теперь многих наградили за то же самое, за что раньше посадили…

Одним словом, я всегда знал, что Геркино будущее – тюрьма. Но никогда не предполагал, что под Нью‑Йорком и с телефоном.