Главное во всей этой заварушке – она осталась жива.

Оказавшись одна в маленькой прямоугольной комнате, Люси плюхнулась на скамью. Нервное напряжение было на пределе. Сегодня вечером она убила человека – второй раз в жизни. Когда отнимаешь жизнь у кого‑то, кто, может быть, даже этого и заслуживает, все равно в душе навсегда остается глубокий черный след. Что‑то, от чего не избавишься, что долго‑долго тебя преследует.

Она подумала о Ротенберге, который хотел все ей рассказать. Это ведь она привела к Филипу убийцу точно так же, как привела его к старику‑реставратору. По сути, этот человек, укрывшийся в глуши, в лесных зарослях, стал жертвой ее небрежности.

Сволочи, они снова ею воспользовались, и Люси ненавидела себя за это.

Инспектор Пьер Монетт несколько раз заходил к ней в камеру, спрашивал, как она тут, принес воды, кофе, даже сигарету предложил, но курить она отказалась. Поздно ночью Пьер объявил, что все идет нормально и, вероятнее всего, утром ее выпустят.

Дальше время тянулось бесконечно, больше никто не приходил, никто ни о чем не спрашивал. Наконец на сером северном небе за плексигласовым окошком показалось тяжелое солнце, и в мрачной комнатушке стало чуть светлее. Люси все время вспоминала своих девочек. Этой ночью она чуть их не покинула – что бы стало без нее с малышками? Сиротки без отца, без матери. Люси вздохнула. Как только закончится этот кошмар, надо будет серьезно, не жалея времени, подумать о будущем. Об их будущем – всех троих…

В 10.10 в тамбуре при входе возник силуэт.

Она узнала бы его из тысяч.

Франк Шарко.

Едва инспектор Монетт отпер дверь, Люси, ни секунды не раздумывая, бросилась к шагнувшему в камеру высокому крепкому человеку и уткнулась лицом ему в плечо. Комиссар, долю секунды поколебавшись, обнял ее.

– Если станешь продолжать в том же духе, мое старое сердце не выдержит. Скажи, с тобой всегда так?

Глаза Люси наполнились слезами. Она, печально улыбнувшись, отступила.

– Ну‑у… допустим, это особый случай. А вы не заметили?

Присутствие этого сильного мужчины заставило Люси на мгновение забыть об ужасных часах, которые ей пришлось пережить. Шарко кивнул в сторону зарешеченного окошка, улыбнулся, и, надо сказать, улыбка очень его красила.

– Я скоро вернусь – надо разобраться с бумагами. Потерпишь еще немножко?

– Мне бы хотелось до того, прямо сейчас, позвонить. Я хочу позвонить домой, дочкам. Услышать их голоса.

– Потерпи еще чуть‑чуть, Энебель. Я очень скоро вернусь.

Люси вернулась на скамейку.

Когда он вышел и дверь за ним заперли, она вздохнула и положила руку на грудь.

Там, внутри, отчаянно билось сердце.

51

Люси вернулась с мобильником Шарко в руке. Села за стол, отдала комиссару телефон. По дороге из Труа‑Ривьера в Монреаль они заехали позавтракать в «KFC».

– Ну и как там? – спросил комиссар.

– Девочки в порядке. У Жюльетты с животиком все наконец наладилось, она у бабушки и чувствует себя прекрасно. А в Кларином лагере я смогла поговорить только с воспитателями, потому что дочка еще спит. Я и забыла, что во Франции сейчас всего семь утра!

В машине, пока они ехали, Люси успела рассказать Франку обо всем, что узнала с момента прилета в Канаду. О сиротах Дюплесси, об экспериментах Сандерса, об участии ЦРУ в опытах над людьми в пятидесятых‑шестидесятых годах… Шарко поглощал информацию, не говоря ни слова.

Теперь он с аппетитом вгрызался в обжаренные в масле куриные ножки, а Люси ковыряла вилкой капустный салат, запивая его огромным количеством кока‑колы: она наконец наелась досыта.

– Я уверена, этот вольный стрелок, из‑за которого начался пожар, не собирался меня убивать. Он хотел выманить меня из норы, как кролика.