|
Гонтран спросил: - Вам которая больше понравилась? - Как это "которая"? Вы про кого говорите? - Про дочек. - Ах, вот что Право, не могу сказать. Я не приглядывался к ним, не сравнивал Да вам-то не все ли равно? Надеюсь, вы не собираетесь похитить одну из них? Гонтран засмеялся. - О нет! Я просто любуюсь, я в восторге: хоть раз в жизни встретил такую юную девическую свежесть, настоящую, неподдельную свежесть, у наших светских барышень такой не бывает. Мне всегда приятно смотреть на прелестное женское личико, так же как вам - на какое-нибудь полотно Тенирса. Ах, хорошенькие девушки! К какому бы классу они ни принадлежали, где бы я их ни встретил, для меня всегда удовольствие смотреть на них. Это мои безделушки. Я не коллекционирую их, но любуюсь ими, любуюсь с страстным восторгом, как художник, - да, друг мой, как художник, убежденно и бескорыстно. Что поделаешь, люблю их!.. Кстати, не можете ли вы одолжить мне пять тысяч франков? Андермат резко остановился и буркнул: - Опять без денег? Гонтран ответил спокойно: "Всегда". И, они пошли дальше. Банкир сказал: - И куда вы, черт подери, деньги деваете? - Трачу. - Конечно, тратите. Но уж вы никакой меры не знаете. - Дорогой мой, я так же люблю тратить деньги, как вы любите наживать их. Понимаете? - Допустим. Но вы совсем не умеете наживать. - Верно, не умею. Нельзя все уметь. Вы вот, например, умеете наживать деньги, а тратить совсем не умеете. Что для вас деньги? Только средство наживать еще и еще. А я вот наживать не умею, зато отлично умею тратить. Деньги доставляют мне множество удовольствия, о которых вы знаете лишь понаслышке. Мы с вами дополняем друг друга, мы были созданы для того, чтобы породниться. Андермат заворчал: - Вот ветрогон! Нет, пяти тысяч вы не получите, а полторы тысячи, так и быть, дам... потому что... ну, потому, что вы мне, пожалуй, понадобитесь на днях. Гонтран спокойно произнес: - Прекрасно. Тогда будем считать эти полторы тысячи задатком. Андермат улыбнулся и похлопал его по плечу. Они вошли в парк, иллюминованный фонариками, развешанными на деревьях. Оркестр играл медлительную классическую арию, и она как будто спотыкалась и все куда-то проваливалась - столько в ней было пауз и так ее исполняли все те же четыре музыканта, которым, должно быть, тошно было играть с утра до вечера в безлюдном парке для листвы и ручья, стараться производить шум за двадцать оркестровых инструментов и думать о том, что денег нет, а в конце месяца почти ничего не придется получить, так как Петрюс Мартель выдает им в счет жалованья корзинки вина и бутылки ликеров за отсутствием потребителей крепких напитков в пустующем казино. А сквозь звуки музыки из бильярдной долетало щелканье костяных шаров и громкие выкрики: "Двадцать, двадцать один, двадцать два!" Андермат и Гонтран поднялись в казино. Там сидели за столиком, неподалеку от музыкантов, только Обри-Пастер и доктор Онора: оба пили кофе Петрюс Мартель и Лапальм, по обыкновению, яростно сражались на бильярде, кассирша дремала и, проснувшись, спросила: - Что прикажете подать, господа? Глава 4 Отец и сын Ориоли еще долго разговаривали, когда девушки легли спать. |
