Вспомнив, что не все понимают по-русски, он для убедительности снял меховую шапку и продемонстрировал новобранцам свой бритый череп.

– Полезно для здоровья и гигиены: мозгам – доступ кислорода, вшам – укрытия нет.

В заключение командир полка обогатил солдатские умы афоризмом собственного производства:

– Не волос красит человека, а любовь к Родине! Ясно?

Моня брил подполковнику Штанько голову, взбив кисточкой горку пены и обмотав ему шею вафельным полотенцем. Все участники совещания: и командиры батальонов и рот, и начальник обозновещевого снабжения, и начфин, и помпохим, – как дети, водили глазами за бритвой, гулявшей по начальственной голове, снимая пласты мыла и обнажая сверкающий череп.

Обсуждался вопрос первостепенной важности: предстоящее вручение полку боевого знамени и подготовка подразделений к параду, который состоится по случаю столь торжественного события.

– Гонять строевой с утра до ночи! – давал указания товарищ Штанько. – Не хватит дня – полные сутки! Двадцать четыре часа! Кровь из носу – держи равнение направо! Ясно? Политрукам провести работу с рядовым составом, чтоб каждый осознал политическую важность момента.

Загудела зеленая коробка полевого телефона, и солдатик-связист, сидевший на корточках в углу, несмело протянул командиру трубку.

– Да, да. – Подполковник Штанько закивал недобритой головой, обрамленной кружевами из мыльной пены.

Моня Цацкес задержал бритву в воздухе, чтобы нечаянно не порезать своего клиента, а все совещание затаило дух, силясь угадать, с кем и о чем таком разговаривает их непосредственный начальник.

– Хрен с ними! – рявкнул в трубку Штанько. – Решай сама!

И, скосив глаз на почтительно замерших подчиненных, пояснил:

– Жена… Кошка родила – как быть с котятами?

И снова в трубку, деловито хмуря лоб:

– Как там со знаменем? Отпустили в военторге? Панбархат? Лучшего качества? Смотри! Нам говно не нужно. Знамя – лицо полка, понимаешь… Все буквы золотом? Порядок. Так слушай, мать, чтоб к вечеру было готово. Я к тебе солдата подошлю. Упакуешь и отдашь… Как зеницу ока… Понятно? Под расписку… Все!

Он не глядя отдал связисту трубку.

– Хорошая новость, товарищи. Знамя готово. Панбархат высшего сорта. И золотом расписано. Все как надо! Вот что значит своя рука в военторге!

Моня быстро соскреб пену с головы подполковника, достал из сумки пузатую бутылочку «Тройного» одеколона и стал заправлять в горлышко трубку пульверизатора.

– Не переводи продукт, дурень! – Подполковник Штанько отнял у него бутылку одеколона и с бульканьем опорожнил ее в стакан. – Такой дефицит в стране, каждая капля, понимаешь, на учете, а он, нерусская душа, голову этим добром мажет.

Подполковник откинулся на спинку кресла и выплеснул в разинутый рот почти полный стакан «Тройного» одеколона. Бритая голова его стала краснеть, наливаясь кровью, и остатки мыльной пены на ней заблестели особенно отчетливо. Он крякнул, шумно выдохнул, содрал с шеи вафельное полотенце, протер голову, как после бани, и, бросив Моне смятое полотенце, сказал, как отрубил:

– Поедешь к моей жене – знамя привезешь. И коньячку у Марьи Антоновны захвати. Понял? Шагом марш! Выполняй приказ!

В ранних сумерках зимнего дня рядовой Цацкес в полной выкладке – с винтовкой на плече, противогазом на боку и пустым вещевым мешком за спиной шагал мимо сугробов по узкой протоптанной дорожке. В вещевом мешке он должен был доставить в полк бархатное знамя с золотой вышивкой и бутылку коньяка для командира.

– Не довезешь – ответишь головой, сказал на прощанье подполковник Штанько, помахав желтым прокуренным пальцем перед Мониным носом, и имел в виду, конечно, знамя.