Скалкин ребром ладони отсек полуостров Сворбе от Эзеля, будто отламывая его напрочь, как ломоть хлеба от каравая.

– А ежели немцы… вот так? Ежели они с тыла зайдут?

– Ты прав, – вздохнул Артеньев. – Наши батареи на обратных директрисах стрелять не могут. Пушки развернуты фронтально в Ирбены… только в Ирбены! Но могу утешить: с тыла нас бережет эзельский гарнизон. Другие батареи. По соседству аэродром Кильконд с героями-летчиками. Наконец, флот же нас не оставит…

Артеньев собрал карты, уложил их в сейф церельского штаба. Бетон, заквашенный в зимнюю стужу прошлого года, за лето так и не прогрелся, – под землей церельской цитадели людей знобило.

Скалкин царапнул себя пятерней в затылке.

– Эх, – сказал, – что-то тут еще не продумано… Ну, ладно. Сдюжаем! – Бронированная дверь каземата туго подалась под его плечом; в штабную комнату донесло стуки дизелей, ровно урчали динамо-машины, насыщая током сложное хозяйство батарей. – Сдюжаем, – повторил комиссар, нахлобучив бескозырку. – Самое главное в таком деле, как драка, сохранить хладнокровие. А за секреты спасибо. Только я поделюсь ими с двумя – Купаем и Журавлевым.

– Доверяешь?

– Как не доверять? Они же партийные.

– Ну, смотри сам…

Разговор закончился. Все было просто. А сколько стреляли из-за этого. Сколько офицеров летело за борт. Сколько самоубийств. Вообще, сколько познал флот трагедий только из-за того, что офицеры не допускали матросов до тайны оперативных планов!

Рубикон был перейден…

Мыза Веренкомпф глядится в море своими окнами, в которых стекла велики и чисты. С башни старинного имения видна вся бухта Тага-Лахт. Словно длинные руки, обнимая бухту, тянутся в море два мыса – Хундва и Ниннаст; в конце этих мысов Тагалахтскую бухту стерегут батареи… Окна мызы Веренкомпф смотрят на запад, в сторону Швеции, и столетья назад взирали отсюда на морской простор бароны Фитингофы, как и она сейчас, вдова Лили фон Ден, наследница былого величия.

Погрев возле камина руки, женщина подошла к телефону (Эзель был густо опутан проводами: в медных струнах текли разговоры местных баронов, управляющих мызами и военных гарнизона.)

– Это аэродром Кильконд? – спросила госпожа Ден. – Ах, это вы, мой милый мичман… А полковник Вавилов далеко ли от вас? Если он еще не лег спать… Что? Никак не может? Жаль…

Она дала отбой, но трубку не повесила: редукция мембран доносила до нее голоса из штаба авиастанции Кильконд:

– Опять эта баронесса тут вяжется. Что ей надо, старой лахудре? Спала бы себе… Кстати, мичман Сафонов еще не улетел?

Лили Александровна поднялась по витой лестнице на башню мызы. Тага-Лахт теперь бурлила внизу, окантованная белой вышивкой прибоя. Жутью веяло от гудящих во тьме лесов. Вдова каперанга распахнула окна, и внутрь башни ворвался ветер. За спиною женщины стоял плоский щит, затянутый черным покрывалом. Она отдернула штору напрочь, и… обнажилось зеркало. Большое зеркало!

В этот момент за несколько миль от мызы, в клокочущих бурунах пены, из моря упруго выпрыгнула германская подводная лодка. Со скрипом отдернулся тубус люка, на мостик вылезли офицер и матрос, который сбил заглушки герметизации на прожекторе. Вода, колобродя, еще гуляла у них под ногами.

– Проведи вдоль горизонта, – приказал офицер.

Узкий луч с подлодки пополз вдоль берега.