Шумит старый лес, и работает в лесу старая лесопилка. Возле старой пилы – старый человек. С очень молодой славой.

…Мертвецы ползали по цементу. Эсминец сильно качало.

Семенчук стянул с себя бушлат, стал выжимать из него воду.

Он не знал времени, но было как раз 16.40.

Артеньев записал в вахтенном журнале батареи:

16.40-16.55

Туман рассеялся над Ирбенами. В направлении к NW три дыма.

Дымы определились. Три дредноута типа «Кайзер». Курсом SW. В охранении – крейсера и миноносцы., Объявлена тревога.

На батарею прибыл каперанг фон Кнюпфер с большой бутылкой коньяку. Осмотрев через дальномер дредноуты эскадры Сушона, он стал уговаривать (и весьма настырно) Артеньева выпить:

– В конце концов, жить осталось несколько минут.

Артеньев пить категорически отказался:

– Смерть, как и рождение человека, есть акт возвышенный, и не хочу свою гибель поганить алкоголем…

В нерушимом спокойствии проходили дредноуты, и дымы их не таяли, а сгущались, плотно загустевая над Ирбенами. Кильватер противника был прочен: «Фридрих дер Гроссе», «Кайзерин» и «Кёниг Альберт»… Кнюпфер исчез. С орудий уже поступали доклады:

– Первое орудие (мичман Поликарпов) готово!

– Третье орудие (мичман Гончаревский) готово!

– Четвертое орудие (мичман де Ларош) готово!

Артеньев переключил перед собой телефон:

– Второе орудие, почему не готово?

– Возимся, – ответил прапорщик Родионов.

– Нашли время. Быстрее надо…

В центропост наводки прошел матрос – незнакомый.

– Господин старлейт, – сказал он, – кое-кто убежал.

– Ты первый! Как фамилия?

– Орехов. Старшина подачи на четвертом орудии.

– Иди на пушку.

– Есть! Я хотел сказать, что паника начинается.

– Зачем ты мне говоришь это? Я панике не поддаюсь.

– Я сообщаю вам, как командиру.

– Сообщи комиссару: это его дело. Мое – стрелять!

После первого залпа появился Скалкин:

– Снаряды легли в сторону.

– Я не слепой, – раздраженно ответил Артеньев. – Сам вижу, что пошли влево, а понять не могу – почему так?

После второго залпа, который выкинул в Ирбены миллионы рублей русских денег, Сергей Николаевич огорчился:

– Опять «вилка» сломалась. Я ведь не безграмотный. Беру все верно. Но отчего, черт побери, я так безобразно стреляю?

Германские дредноуты пока не отвечали.

– Пошли, комиссар, проверим центр совмещения…

На посту совмещения сидел матрос. Перед ним – прибор, на котором в беготне стрелок совмещалась вся умственная и физическая работа батареи. Он должен давать ревун на залп, когда стрелки сомкнутся на приборе, как на часах в полночь. Артеньев, стоя за его спиной, видел, что матрос нажимал на ревун еще до совмещения стрелок – летели мимо снаряды, мимо…

Кулаком в ухо Артеньев выбил матроса из кресла.

– Ой, ухо! – заорал тот. – Меня, революционного матроса, в ухо ударили… И кто бьет? Сатрап недорезанный… Я тебя…

Скалкин ткнул его в грудь маузером:

– Не доводи до греха.