— С грехами… Сравнил! У тебя-то, кроме кражи дегтя, грехов нет, а с меня — семь шкур сдерут, — раздраженно бросил Дофин.

— Да плюнь ты, графскому отпрыску всё с рук сойдёт.

— Ну да, не хватало отца расстроить! Отец Гораций уже и так догадался…

— Хватит спорить, бросьте жребий, как выпадет — так и поступим. Устал я от ваших препирательств, — заявил Гастон.

— Не будем мы ничего бросать, — решительно заявил Кот, — я один пойду и во всем признаюсь.

— Правильно, Котяра, — поддержал его Дамьен, — Христос бы так и поступил.

Услышав о Христе, Котёнок вновь зарыдал. Да, он — величайший из грешников, если бы он вспомнил в ту минуту о Христе, он не совершил бы ничего подобного… но тут же, что-то вспомнив, зло всколыхнулся и ощетинился.

— Христа в таких мерзостях даже Иуда не обвинял! Он куда порядочней был нашего Лорана-то!

— Отец Дюран говорил, «скрыть правду иногда — и благоразумно и непредосудительно. Да не изрекают уста ваши слов, которые не обдуманы в сердце». Я так и делал, — не сдавался Дюпон.

— Я тоже всегда своё мнение о смерти Лорана оставлял при себе. «Жажда правды, толкающая на поиски виновного, — порочная жажда, говорил отец Дюран. Предоставьте суды Господу». Вот я и предоставил, — заметил де Моро.

— Как он говорил, так мы и поступили, я считаю, мы правы, — согласился Потье.

— Те, кто правы, должны быть выше лжи. Вот что сказал отец Дюран, — шмыгнул носом Котёнок. — Пошли.

Все переглянулись и вздохнули. Дамьен натянул свитер, схватил за штаны Эмиля, который уже ринулся было из спальни, заставив его надеть курточку. Тем временем оделись и остальные.

Глава 5. Дознанная правда

Возглавил поход кающихся в Каноссу Мишель Дюпон. Так просто получилось. Он — единственный — по-прежнему не верил, что отец Дюран при смерти, но предпочёл покаяние коснению в грехе. Именно он попросил отца Эрминия провести их к отцу Даниэлю, веско мотивируя свою просьбу тем, что они намерены снять тяжесть с души и во всем признаться. Ex proprio motu, sponte sua, sine lege, по доброй воле, без всякого давления.

Услышавший их доктор Дешан, который вышел из внутреннего покоя лазарета, где до этого вёл с умирающим душеспасительную беседу о лучших винах Бордо, в котором недавно побывал, при этом закусывая мясом молодой цесарки, тут же шмыгнул назад, мгновенно ликвидировав следы трапезы, подмигнув отцу Аврелию. Гораций де Шалон побледнел и, тихо обойдя постель друга, сел в изножье. Отец Эзекьель поправил свечу в изголовье больного и изобразил на лице уместно безрадостную, минорно-постную мину.

Дюрана заставили откинуться на подушку и притвориться умирающим.

Вошедшие были внешне спокойны, но атмосферу лазарета, стараниями отцов-иезуитов превращенную в подобие склепа, тут же нарушил Котёнок, который ринулся к отцу Дюрану, обнял его и разразился рыданиями. Следом подскочил и Дофин, тряся отца Даниэля за плечо и умоляя не умирать.

Всех их призвал к порядку отец Эзекьель. Если им есть, что сказать, пусть говорят. Нет — пусть убираются. Эмиль, однако, продолжал рыдать, обещая рассказать всё, абсолютно всё, а Филипп пытался торговаться. Они всё расскажут, а за это отец Дюран не умрёт. Дюрану пришлось пробормотать, что он постарается. Сердце его упало, он и в самом деле побледнел, как мертвец. Он боялся признаний и не хотел их. Гораций де Шалон сумрачно озирал стоявших рядком Дюпона, Дамьена и Потье.