Отец Дюран отрешённо глядел в потолок, бормоча сакраментальное «Incredulus odi, не верю». По глазам отца Горация было видно, какого он обо всём этом мнения, но слов для выражения распиравших его чувств у него не было. Всё, что он смог — это отвлечься от materia tractanda, обратившись к Дофину.

— Теперь хотелось бы понять, откуда взялся пожар на мансарде…

Всё, по мнению Филиппа, было просто. После того, как утром в воскресение проснувшийся Потье узнал о произошедшем ночью, он ахнул. Сначала сказал, как и Аквинат, что надо было натянуть на мерзавца штаны и оставить там, где был, но потом изменил своё мнение. Что сделано — то сделано. Гастон пожал Гаттино руку и заявил, что Пюиморен — просто ничтожество в сравнении с его величием, отчего Котяра, и без того довольный собой, окончательно возгордился. Он же, Дофин, хоть и вздохнул с облегчением и возблагодарил Господа за суды Его праведные, тем не менее, не ощутил полного успокоения, пока не обнаружил… некие бумаги. А так как до ночи Лорана не нашли, а ночью никто его искать не собирался, он предложил Потье полазить в тайниках Лорана на мансарде. До этого, днём, они обыскали вещи Венсана в спальне.

— Вы нашли то, что искали?

Дофин потерянно покачал головой. В тайнике стола на мансарде Гастон нашёл деньги, все двенадцать тысяч франков, что тот вытянул из него, — при этих словах у отцов-иезуитов вытянулись лица, — девять — его, и три — ему Гастон дал, но писем се… Бумаг не было. Гамлет предложил затопить камин и планомерно сжигать всё, что горит, может, так они найдутся? Но всё было без толку. Они сожгли, предварительно перетряхнув, почти всю рухлядь на чёртовом чердаке, оставив только остовы стульев, два старых матраса да старые наглядные пособия, но ничего не нашли. А после, уже на Бдении, он случайно выронил из огня какой-то листок, тот попал в разлитую на полу лужу какой-то чёрной дряни, и она вдруг вспыхнула. Они еле успели выскочить и добежать до спальни. А минут через десять отец Аврелий ударил в колокола.

Никто не прокомментировал этот рассказ, лишь Дюран со страдальческим выражением, застывшим на лице, спросил, почему тот молчал? Почему не сказал ему или отцу Горацию о том, что Лоран получил от него подобную сумму?

Д'Этранж горестно пожал плечами.

— А что бы вы сделали? Письма или у него, или у его отца. Это люди начальника полиции, скорее всего, украли письма у Лианкура. А потом Лоран мог спереть их у отца. И пока они не найдены — всё бесполезно. Сказать своему отцу, о том, где они, и о шантаже Лорана, я не мог — это убило бы его. Он знал, что Антуан де Венсан ненавидит его. Я только и мог — молчать, скрывать всё от отца и платить.

История была мерзкая.

Отец Аврелий спросил д'Этранжа, осмотрели ли они шкаф Лорана на корте? Дофин переглянулся с Гамлетом. Нет, там не подумали. Потье мышью юркнул за дверь, за ним выскочил и Филипп, а отец Сильвани между тем со странным любопытством осведомился у Гаттино, кто такой Пюиморен? Тот вяло изложил то, о чём однажды уже дебатировал с друзьями. И он действительно считает это допустимым и похвальным — ругаться над трупом? Котёнок вновь тонко разделил дефиниции. Похвальным не считает, а вот допустимым — вполне. Трупу всё равно — с черенком быть в заднице или без, от этого его посмертная участь хуже не будет, а живым это — назидание. Платон говорил, «если наказываемый неисправим, если он не удержался от величайшего зла, то наказание такому человеку — смерть, и это ещё наименьшее из зол. Для остальных граждан полезным примером станет бесславие преступника» Кроме того, Господь одобрил Иосию, что сжёг кости жрецов на жертвенниках их, «ибо осталось беззаконие их на костях их». А разве на заднице Лорана его беззаконие не осталось?

Так как этот вопрос имел академический характер, отец Эзекьель направился доложить об окончании расследования отцу ректору, однако, отец Аврелий был почему-то странно заинтересован поступком Котёнка.