Я задохнулся и не мог произнести ни слова. Криш смотрел на меня не отрываясь. И даже отблески люстр не дрожали в глубине его зрачков.

— Я не шучу. Вы нужны нам, Виллис, нужны мне.

— Кому это… вам? — Я спросил его тихо и трудно, стараясь унять непонятную внутреннюю дрожь.

— Вы клубок обнаженных нервов, Виллис. Природа наделила вас горьким счастьем остро воспринимать мир. Вам доступны такие взлеты восторженности и такие колодцы отчаяния, о которых мы лишь слабо догадываемся, читая Эдгара По, Вилье де Лиль-Адана или д'Оревильи. Я не шучу. Вы могли бы стать большим писателем и умереть от стужи и голода. Но я совсем не то говорю… Эдгар По тоже носил тучу, ронявшую бесценные капли. Эти капли остались на страницах его книг, а туча исчезла вместе с ним. А что, если бы кто-нибудь попытался сохранить эту тучу навечно? Вы понимаете меня? Навечно!

— Вечны лишь боги.

— Но вы мне сами сказали, что небожители говорят с нами уравнениями высших порядков! Отчего бы не попытаться?

— Речь идет о каком-то исследовании?

— Да.

— Но я не такой уж сильный математик.

— Зато вы художник с драгоценной тучей в груди.

— Таких, наверное, тоже немало.

— Но в сочетании с математическим образованием и аналитическим складом ума — это редкость.

— Отнюдь…

— Но других я не знаю, а с вами имею честь состоять в одной корпорации.

— Вы сузили круг до точки.

— И эта точка — вы. Так вы согласны?

— Еще бы! Хотя я ничего не понимаю.

— Тогда спрашивайте.

— Боюсь. Все может рассеяться, как дым.

— Банальное сравнение. Все может осесть и сублимироваться, как пена в этой кружке. Вам придется насильственно избегать банальностей. Только тогда что-нибудь может выйти. Без напряжения нам не достичь цели. Вы понимаете, о каком напряжении я говорю? Нужно попытаться выразить невыразимое. Найти новые слова для описания самых обыденных вещей. Создать символы, способные точно передать любую эмоцию.

— Каждый художник ставит себе эти цели, но никогда их не достигает.

— Потому что он делает это ради своей поэмы, скульптуры, сонаты. Вы же будете делать это ради совершенно идеальной цели, которую никто еще не смог отлить в законченные формы. Понимаете?

— Нет.

— Вы будете напрягать свои нервы и мозг ради самого напряжения.

— Но зачем?!

— Чтоб вдохнуть душу в мертвый мрамор. Знаете миф о Пигмалионе и Галатее?

— Галатея — это ваш волшебный сосуд?

— Да. А сверкающая капля — это чудовищное напряжение вашего мозга.

— Что ж, в идеале задача понятна. Но ведь это сказка, сверкающая эфемерида.

— Вы бы могли поехать со мной завтра на взморье?

— Конечно.

— Тогда я заеду за вами утром, часов в одиннадцать.

Он резко встал. Положил на столик монету в два дата и, ловко лавируя между танцующими, исчез в темном провале винтовой лестницы. Я бросился вслед. Пробежал мимо гардероба и выскочил на улицу. Она была пуста. Извозчичья пролетка глухо и мерно пророкотала по мостовой…

С моря надвигалась гроза. Солнечный свет неистово слепил. Он казался тяжелым и грозным. Веки сами собой закрывались. Вокруг было слишком много белого: виллы, песок, полотенца, чайки и нестерпимо яркие точки, лениво вспыхивающие на оцепеневшей воде.

Криш быстро разделся. Небрежно бросил одежду на песок и побежал к воде. Он и словом не обмолвился о цели нашего приезда. Все время шутил, рассказывал забавные анекдоты.