Она движением губ неслышно ответила:

— Можно…

«Но можно ли?»

— Баб, кошка за курицей тети Нюси гоняется!

Иришка сидит на подоконнике и смотрит во двор, а бабушка Ирина Михайловна кроит ей на столе сарафан.

— Да ну, это тебе показалось. Тетя Нюся уже изжарила свою курицу.

— Нет, она еще сырая бегает…

Иришке надоело смотреть во двор, и она поворачивается к бабушке. Та что-то мурлычет себе под нос.

— Почему ты такая модница по волосам? — придирчиво спрашивает внучка.

Ирина Михайловна усмехается, она действительно сделала сегодня завивку.

— А я еще молодая.

— Тебе молодость ни к чему, — замечает Иришка.

Устами младенца глаголет истина. Если говорить чистосердечно, она была не очень-то примерной матерью, но теперь, словно восполняя недоданное, превратилась в неистовую бабушку. Вероятно, подобные превращения нередки. Молодой матери хочется пожить для себя; у бабушки единственным смыслом существования становится вот такая Иришка — аркушинское продолжение, оправдание жизни у дочери.

Ирина Михайловна в свое время ревниво воспротивилась тому, чтобы внучку отдали в детсад. Ей так и хотелось сказать: «А я зачем?» Но вслух она выкладывала полный набор иных доказательств: «Там плохо кормят», «Там недостаточный уход», «Там болеют»…

Только Ваню она не сумела отстоять, вмешался Федор Иванович, которого бабушка побаивалась, и мальчика отвели в детский сад.

— Садись, позавтракаем, — предлагает бабушка.

— А что ты дашь? — интересуется Иришка.

— Жареную картошку.

— Не буду.

— Почему?

— Не знаю, какой в ней витамин.

— Ну, это ты глупости говоришь.

— Неправда! Ты сама глупости говоришь!

Вера, войдя в комнату и услышав окончание разговора, возмущенно вмешивается:

— Как ты, негодница, смеешь так отвечать бабушке?

Она хватает за руку и шлепает дочку, та поднимает неистовый рев.

Наконец Вере это надоедает.

— Ну что ты такой шум подняла?

— Да-а-а… — размазывая слезы по круглому, упитанному лицу, канючит Иришка. — Для наказания достаточно небольшого подзатыльника, а ты…

— Бедная, несчастная, так уж и больно?

— Не так больно, как обидно. Я хотела, чтобы все было тихо, спокойно, а ты подняла драку.

— Ну хватит, извинись перед бабушкой.

Иришка молчит.

— Ты больше не будешь?

— Нет.

— Что — нет?

— Что сказала, то и нет.

Бабушка вступается:

— Она не будет.

Иришка говорит неопределенно:

— Будем жить — сама узнаешь.

Со двора пришел Федор Иванович — он копал в саду червей для завтрашней рыбалки, — стал проверять поплавки, грузила.

Кто-то тихо постучал в дверь.

— Войдите! — крикнула Вера и обомлела.

На пороге стоял Анатолий Иржанов.

Он приехал еще вчера, остановился в гостинице; у Лобунца узнал о замужестве Веры и новый адрес Сибирцевых.

— В жизни тебе такую не найти, — с грубоватой прямолинейностью сказал ему Потап о Вере.

Анатолий промолчал. О чем говорить, если тот прав?

В гостинице Иржанов долго лежал на койке, все думал, как повидать дочь. Подстеречь ее на улице? Но ведь он не узнает девочку.