В шахских садах оказался только небольшой отряд персиян, несших охрану и сохранявших порядок в замке. Встретив туркмен пальбой ив окон и из-за колони, персы явно недооценили силы противника. Не прошло и часа, как все они были порублены, и только несколько человек, оставшихся в живых, стояли на коленях, положив руки на голову. В живых остался и беглер-бег Эшрефа, пребывавший в замке.

— Где Мехти-Кули? — спокойно спросил у него Кият-хан и велел встать на ноги.

— Он в Сари,— залепетал быстро смертельно напуганный беглер-бег.— Он останавливался здесь только для того, чтобы отдохнуть, и уехал дальше.

Кият-хан спросил, не приходило ли сюда на рассвете другое войско туркмен. Перс замотал головой: нет, до этой минуты в благородном Эшрефе все было спокойно.

В двух верстах над Эшрефом ослепительно сиял на вершине старинный замок Шах-Аббаса, Сефи-Абад. Туда вилась крутая дорога, обсаженная по бокам самшитом к кипарисами.

Кият-хан давно слышал о сказочной красоте этого дворца, но сейчас он его интересовал не как величайшее творение зодчества. Он думал — не укрылся ли там хаким со своим войском? Хан взял с собой тысячу всадников, остальных оставил в шахских садах, и направился в гору к Сефи-Абаду. Вскоре они приблизились к замку и увидели настежь открытые ворота. Дворцовая челядь — человек сорок — стояла на коленях у ворот, сложив на груди ладони. Кият милостиво велел встать и уйти с дороги. Он спросил, есть ли кто-нибудь еще в Сефи-Абаде, и, услышав отрицательный ответ, сказал, чтобы Якши-Мамед и Кеймир со своими йигитами обошли все комнаты и залы, а сам со свитой ханов стал осматривать замок снаружи, любуясь его несказанной красотой.

Весь дворец-сад состоял из множества павильонов, у каждого свои названия. Садовник, белобородый перс, охотно, но с некоторой дрожью в голосе сообщал названия павильонов: грот прохлады, палата совещаний, убежище наслаждений... Красота каждого Павильона соответствовала названию. В их архитектуре были смешаны азиатский и готический стили. Сады, расположенные на семя террасах, примыкали к обрывистым лесистым скалам. Искал, журча, вытекало множество родников. Они разветвлялись по двору величественной обители, вливаясь в зеркально-прозрачные водоемы. Вода, ниспадая с двух первых террас, проходила через главную дворцовую залу — Сорок колонн, и, низвергаясь оттуда в зеркальный хауз, вновь изливалась из него на другие террасы.

Внутри павильоны были украшены искусной живописью и позолотой. Амфоры с неизвестными растениями, хрустальные чаши, кубки — все это могло стать добычей кочевников, Кият-хан, однако, хорошо понимал, что это достояние всего мира, а не отдельного хана или шаха. Он строжайше запретил трогать в Сефи-Абаде что бы то ни было.

Вернувшись после тщательного осмотра внутренним покоев дворца, Якши-Мамед и Кеймир доложили, что не нашли ни одного человека. Кият-хан тотчас скомандовал в седло, и туркменская конница возвратилась кипарисовой аллеей в Эшреф.

В полночь войска выступили. Кият-хан оставил в городе две сотни джигитов с Якши-Мамедом. Напрасно сын просился, чтобы отец взял его дальше. Кият-хан понимал: чем дальше он забирается в глубь Персии, тем большая опасность нависает над ним. Якши-Мамед должен был охранять тыл армии, чтобы враг не налетел внезапно.

Дурды-сердар повел текинцев следом за гокленамн Алты-хана.

На рассвете войска ворвались в Сари. Шел мелкий вимний дождь. Под ногами чавкала грязь. Каджаров вереницей гнали на окраину, сажали в арбы или привязывали веревками к повозкам. Никто из туркменских военачальников, в том числе и Кият-хан, не был раньше в Сари, и, по сути, войско действовало вслепую.