Он переродился и забыл о прошлом. Но характер остался, и опыт стёрся не весь». Это бы многое объяснило.
Помедлив, Дисайне ответила:
— Я слышала, есть те, кто боится. Они где‑то в подсобке. Сколько их? Вы сумеете их прикрыть и удержать, если что‑то случится? Они не заплачут, не побегут куда не следует?
Глаза Аньяля сузились, и Дисайне различила в них настоящее уважение.
— Да, — согласился он, — это проблема.
— Нужны кураторы, — сказал Келвиш. – Куратор будет вести за руку и контролировать. Кто готов нести ответственность, поднимите руки.
Они не только подняли руки, они встали – почти все. Дисайне оглядела школьное фойе с неверием и восторгом. Она знала, что на месте этих детей её школьный класс повёл бы себя точно так же. Но она успела стать взрослой, и ей уже казалось, что дети не способны на такое, не должны быть способны.
Аньяль усмехнулся.
— Те, кто встал и не подумал про окна – сядьте. Вы не годитесь.
Сестра Аксель подбиралась к Лори бочком, словно воровка. Лицо её выражало невозможную гамму чувств: робость и стыд, радость и безумие, полное сознание этого безумия и расчётливую алчность, недоверие и вместе с ним – истовую веру. В побелевших пальцах сестра сжимала хирургические ножницы. Она уже дважды обкорнала золотую голову Голубя. Чудотворные волосы отрастали быстро, но всё же недостаточно быстро…
Лори улыбнулся, оборачиваясь к ней.
— Лори, — хрипло спросила сестра, — а почему они иногда обезболивают, а иногда нет?
— Не обезболивают?
В первые часы медики использовали золотые нити как шовный материал, но скоро поняли, что это слишком расточительно. Они легко поверили в их целительную силу: практичные люди, они верили своим глазам. Но они долго не могли допустить, что сила эта действительно столь велика. Лори наблюдал за ними, восхищаясь их профессионализмом. Раз за разом, с замирающими сердцами врачи экспериментировали и наконец нащупали оптимум. Теперь раны по возможности очищали, вкладывали в них частичку волоса и просто зашивали поверх. Мягкие ткани восстанавливались за считанные минуты, немного дольше регенерировали кости, дольше всего обновлялись – позвоночник и мозг.
— Обычно раненые не чувствуют боли, — сказала сестра Аксель. – Но есть двое из группы Кси. У них болевой шок.
— А это самострельщики, сестра, — объяснил Лори. – Дезертиров не обезболивает.
Сестра кивнула, приняв ответ как должное. Лори снова ласково улыбнулся ей, тряхнул отрастающими кудрями, и сестра Аксель быстро и аккуратно обрезала их вплотную к коже.
— Я же просил вас не стесняться, — напомнил он.
Сестра Аксель неуклюже поклонилась и исчезла в дверях медпункта. Лори посмотрел ей вслед. Сестра была мастером своего дела и не тратила времени на пустые размышления. Но изредка она, конечно, задавалась вопросом о том, кто такой Лори. Ради собственного спокойствия она подыскала минимально подходящий ответ и удовлетворилась им. Она считала Лори кем‑то вроде Зрячего марйанне. Пока работы было невпроворот, правда могла подождать. Способность эйдетов исполнять свой долг при любых обстоятельствах подкупала Лори. В этом удивительном локусе от каждого можно было ожидать подвига. Будь иначе, возможно, он не стремился бы защищать их с такой страстью.
Голубь Мира спустился по ступенькам крыльца.
— Хара, — позвал он и прикрикнул: — Хара, ты что, спишь?!
Могучий рыжий пёс поднял голову и зевнул.
— Что ты от меня хочешь? – сказал пёс, уставившись на Лори жёлтыми мерцающими глазами. – Ничего не происходит.
— Это ты называешь «ничего не происходит»?!
— Да, называю, — пёс снова зевнул. |