Этелни Джонс с трудом скрывал разочарование. Все найденные бумаги ничем не желали нам помочь. Незаполненная чековая книжка, несколько квитанций по мелким хозяйственных делам, какие-то безупречные с виду аккредитивы и векселя, приглашение на банкет в американское посольство… «отпраздновать открытие англо-американской компании». И только перелистывая дневник Лавелля, переворачивая одну пустую страницу за другой, Джонс вдруг замер и показал мне одинокое слово и цифру, написанные заглавными буквами и обведённые кружком:

— Что скажете? — спросил он.

— Хорнер? — Я задумался. — Может, это Перри? Ему с виду лет тринадцать.

— На мой взгляд, ему больше. — Джонс залез в глубь ящика и на что-то наткнулся. Когда он вытащил руку, в ней был совершенно новый, завёрнутый в бумагу брусок мыла для бритья. — Странное место для хранения бритвенных принадлежностей, — заметил он.

— Думаете, это что-то означает?

— Вполне возможно. Пока не знаю, что именно.

— Здесь ничего нет, — сказал я. — По крайней мере, для нас. Я начинаю сожалеть, что мы вообще нашли этот дом. Он окутан тайной и смертью и ничем не хочет с нами делиться.

— Не надо отчаиваться, — возразил Джонс. — Да, тут много неясного, но наш противник о себе заявил. По крайней мере, линия фронта очерчена.

Не успел он это сказать, как из холла донеся какой-то шум. В дом явно вошли посторонние, хотя полицейские пытались им помешать. Мы услышали разгневанные голоса, среди них я различил акцент, который, несомненно, принадлежал американцу.

Мы с Джонсом поспешили выйти из кабинета — перед нами предстал некий худосочный проныра, с маленькими глазками, чёрные волосы маслянистой волной спадали на лоб, а над губой нависали ухоженные усы. Если Скотчи Лавелль олицетворял насилие, этот человек вызывал ощущение расчётливой угрозы. Он тебя убьёт, можно не сомневаться, но сначала всё тщательно обдумает. Он провёл много лет в тюрьме, и это время оставило на нём заметный отпечаток — кожа его была неестественно тусклой, можно сказать, мертвенно-бледной. Свою лепту в пугающий облик вносил тот факт, что он был одет во всё чёрное: плотно облегающий сюртук, патентованные кожаные туфли, а в руке держал чёрную же трость и размахивал ею, словно шпагой, отгоняя окруживших его полицейских, которые пытались выставить его за дверь. Он пришёл не один. Его сопровождали три хулиганского вида парня лет двадцати, лица у всех бледные, одежда потрёпанная, ботинки тяжёлые.

Все они уже увидели, что произошло со Скотчи Лавеллем. Не могли не увидеть. Пришедший смотрел на труп с ужасом, но и с отвращением, словно был лично оскорблён тем, что подобное бывает в жизни.

— Какого дьявола здесь случилось? — вопрошал он. Тут из кабинета вышел Джонс. — А вы кто такой?

— Меня зовут Этелни Джонс. Я детектив из Скотленд-Ярда.

— Детектив! Что ж, вам тут самое место. Только поздновато явились, вам не кажется? Вам известно, чьих это рук дело?

Это его я услышал из другой комнаты. Акцент не столь вульгарный, как у Лавелля, но было очевидно — этот тип тоже из Нью-Йорка.

— Я прибыл сюда недавно, — ответил Джонс. — Вы знаете этого человека?

— Я знал его. Знал.

— А кто в таком случае вы?

— С какой стати я должен вам представляться?

— Пока не представитесь, сэр, из этого дома не выйдете. — Этелни Джонс выпрямился во весь рост, опёрся на палку. И посмотрел американцу прямо в глаза. — Я из английской полиции, — продолжил он. — Вы пришли на место злодейского и необъяснимого убийства.