— Ставьте его на колени, — распорядился храмовник.

Семеныч завыл, рванулся к Лукичу. И нам с трудом удалось его сдержать. Кое-как у нас получилось выполнить приказ и поставить одержимого на колени. И Лукич начал обряд.

Агасфер поднял левую руку вверх и принялся нараспев произносить странные слова, которых я не мог разобрать. А точнее, не сумел понять. Меж тем голос Лукича становился все сильнее. Каждый звук делал воздух вязким, словно тот был разогретым на солнце медом. Я ощутил, что несчастный, которого мы держали, напрягся.

— Не отпускать, — прохрипел Денис, тоже это поняв.

Семеныч дернулся, едва не вырвав из рук работяги цепь. Но остальные держали крепко и бесноватый не сумел освободиться. Потому одержимый начал слегка покачиваться, проверяя нашу хватку на прочность.

Храмовник не смотрел на него и не отвлекался от ритуала. Рисунки на его руке пульсировали, источая силу, и становились все ярче. Пришлось сощуриться, чтобы рассмотреть происходящее. А затем я прикрыл глаза тонкой пеленой тьмы, которая сработала как солнечные очки. Ослепительный белый свет заполнил пространство.

Продолжая говорить что-то нараспев, Лукич с размаху впечатал вторую ладонь в лоб пленнику. Тот выгнулся, истошно заорал. Его судороги были настолько сильными, что все мы сдвинулись со своим мест.

— Назад, — просипел работяга и пришлось вновь натянуть цепь.

Но при этом я завороженно наблюдал, как с поднятой вверх руки храмовника к ладони, опущенной на голову Семеныча, стекает сила. Она наполняла бедолагу, выталкивая из него нечто густое и темное. Странная жижа выплеснулась из Семеныча, сквозь поры кожи. И на свету тотчас выцвела и высохла, словно грязь на солнце. Она растрескалась и осыпалась в траву.

Цепь начала жечь кожу. Пахнуло полуденным ветром с ароматом горячего песка. Над храмовником кружились сотни ночных мотыльков, создавая бархатный вихрь. А потом все закончилось. Семеныч вдруг затрясся, роняя с губ пену. И я даже решил, что у одержимого начался приступ эпилепсии. Но Лукич не останавливался, продолжая ритуал. За спиной одержимого мне почудился черный силуэт, который оплетал Свет. Силуэт ярко вспыхнул, осыпаясь в траву раскаленным пеплом, который нас в воздухе, не долетая до земли. А Семеныч завопил словно раненый зверь. И замер. А из его глаз потекли слезы. И буквально в одно мгновенье во дворе старого храма воцарилась ночь. После ослепительного света я не сразу смог рассмотреть тусклый фонарь, разгоняющий темноту. Лишь спустя минуту понял, что пальцы никак не могут разжаться.

— Пустите, мужики, — попросил кто-то надтреснутым слабым голосом. — Ну чего вы, а?

— Все, — глухо произнес храмовник и отошел к домику, чтобы вновь умыться.

Затем он взял таз, вернулся к Семенычу и плеснул на него воду. Мужик всхлипнул и затрясся.

— Все хорошо, — сказал Лукич и похлопал спасенного по дрожащему плечу.

— Благодетель, — прошептал бедняга.

Он ухватил Агасфера за ладонь, пытаясь поцеловать ее.

— Пустое, — отмахнулся здоровяк и тяжело поплелся к порогу своего дома.

— Я отблагодарю, — продолжил лепетать Семеныч. — В долгу не останусь…

— Соли принеси пачку и капусту не воруй с храмового огорода, — хмыкнул Лукич и бесцветно попросил, — Уходите. Устал я от вас.

Глава 3 В бой идут одни ведьмаки

Двое дюжих мужиков подхватили потерявшего сознание Семеныча под руки и, что-то бормоча, потащили прочь.

— Куда вы его? — удивлённо спросил я.

— К лекарю, — был мне ответ.

— Но зачем? Злого духа из него изгнали. Он в порядке.

Мужики остановились. Один из них обернулся и терпеливо ответил:

— Может оно и так, барин, а прокапаться все же надобно.