Встал Волков:

— Главное, не унывать! Веселей, ребята! Давайте стоять твердо.

Тотчас поднялся Моисеенко:

— Мы собрались не ради вина и чая. Мы собрались, это самое, чтоб напомнить друг другу: один за всех и все за одного! Без воли, без свободы мы ровня скотам. Вчера еще мне говорили: Морозов — колдун. С ним ничего не поделаешь. Неправда, все это брехня! На слово — слово, на силу — сила. Вот наш ответ. А силы нам не занимать. С избытком есть.

И верьте мне, топорами можно скорее справиться с ’врагом, чем бабьей болтовней. Так ли я говорю?

— Так! Верно! Чеши, Анисимыч!

— Вот и хорошо. Утром поднимайтесь пораньше. Все встанем у дверей и никого не пустим на фабрику.

— Верно!

— Вот что, братцы. Я, как обещал, принес черновик с нашими к хозяину требованиями. Читать?

— Читай!

Моисеенко достал листок бумаги.

— Значит, это самое… Первое: «Хозяин имеет право штрафовать рабочего в месяц только два раза; если же рабочий подвергнется третьему штрафу, то хозяин должен его рассчитать. В случае, если хозяин на это условие не согласится, то он должен простить старые штрафы, оставив себе из них пять процентов». — Моисеенко пункт за пунктом прочитал основные требования.

— Молодец, Анисимыч! Всё так.

— Ну, коли всё так — по домам. Языки на привязи, ребята, держите. Кому зря не болтать.

— Скажешь тоже — болтать!

Все поднялись, распрощались.

Волков пошел к Моисеенко. Пили чай, прикидывали, не было ли в трактире предателя.

— Забитый народ, — сомневался Лука, — боюсь, ничего завтра не выйдет.

— Брось ты! — петушился Анисимыч. — Не выйдет ему! Все выйдет. Не все забитые. А кто сробеет, как овец, выгоним из фабрики. Да и не будет робких. У нас, русских, всегда так: терпим, гнемся, а как волю почуем, так беда! И хватит, Лука, об этом. Давай лучше Волкову споем нашу.

— Какую?

— Про Стеньку, — и, разом покраснев от натуги, залился на всю казарму:

Волков восхищенно крутил головой:

— Ай да песня! Никогда не слыхал. Моисеенко обнял его и залился пуще:

В коридоре шумели. Моисеенко вышел. Толпились казарменские.

— Послушать пришли.

— Верно, хорошая песня. Ступайте и будьте готовы завтра за себя постоять, как Стенька умел стоять. Довольно, поработали на Морозова, пора и посчитаться.

Лука увел Анисимыча.

— Ты чего шумишь раньше времени? Сам приказывал язык за зубами держать.

— Нехай, Лука! Ничего уж Морозов не успеет против нас до утра сделать! В Москве сидит, небось шампанское жрет! Спать легли поздно.

— Сазоновна, — наказал Анисимыч, — как только колотушка пройдет, буди.

И заснул тотчас.

Сазоновна ерошила ему во сне колючие его брови и все думала и все ждала: вот-вот затрещит колотушкой хожалый.

Наших бьют!

I

Деревянный шарик на веревочке щелкал по деревянному бруску — колотушка.

— Вставай, Петя!

Анисимыч вскочил, не открывая глаз, ощупью нашел на столе кружку с холодным вчерашним чаем. Все так же на ощупь, молча, покряхтывая, оделся.

— Лука спит?

— Спит.

— Ладно, не буди!

Накинул ватный зипун, шапчонку с торчащим, как у бобика, ухом, надвинул по самые брови. Сладко потянулся в дверях, зевнул.

Сазоновна была уже готова.