Оххх…

Боли не было, нет. Просто внутри что-то лопнуло. Тихо и незаметно, как будто в глубине прокололи воздушный шарик. И по ногами побежал ручеек воды, усиливаясь с каждой секундой.

– Лиз…

Мужчины – и те обернулись.

– Я рожаю.

Лизетта схватилась за голову.

– Алекс! Ох! Как же… Джок! Пошли за повитухой, пожалуйста! Хоть весь дом обшарьте, только помогите!

– Она… а… это… – весьма глубокомысленно выдал Сэм.

Кто-то выругался.

– Пошлите за повитухой! – заорала Лизетта. – Бегите к Маготте!

И кто-то из мужчины вылетел за дверь.

Стоило ли говорить, что о храмовнике все благополучно забыли. Поиски проводились спустя рукава, по дому зайчиками носились слуги, то грея воду, то подавая простыни, которые Лизетта предназначила для пеленок, то устраивая родильную залу, сама Алаис держалась за живот и стонала так, что проняло бы даже крокодила… плакал бы он вдвое больше, это уж точно. Потом вцепилась в Джока и принялась умолять не уходить – мол, когда рядом такой сильный мужчина, с ней точно ничего плохого не случится…

Кажется, бедолага готов был выпрыгнуть в окно.

К моменту прибытия повитухи, мужчины мечтали только о том, чтобы покинуть слишком гостеприимный дом.

Повитуха мигом навела порядок, цыкнула для виду на Алаис – и принялась распоряжаться. Женщины перевели дух.

Пронесло?

Кажется, да.

А Алаис подумала, что еще не родившись, одной своевременностью, ребенок спас человеку жизнь. Хорошее начало.

Рожать – это больно?

Не-ет, это очешуительно больно.

Ощущение такое, что снизу из тебя пытаются вытащить глобус. А ты вот – сова.

Орала Алаис так, что люстры дрожали. И повитухины увещевания не помогали. Больно, мать, мать, мать!!!

Таламир, сука, чтоб в тебя так влезло, как из меня вылезло!!!

Единственное, на что хватало Алаис – это не выдавать себя, но материлась она так, что конюхи под окнами заслушивались. Сразу ясно – не деревенщина какая, образованный человек! Эк, выплетает!

И когда натяжение стало вовсе уж нечеловеческим, а потом из присевшей на корточки Алаис (она бы и на четвереньки встала, чтобы легче было), выскользнуло нечто мокрое, окровавленное и отчаянно орущее, она даже сразу не поняла, что почти все закончилось.

Еще усилие, уже минимальное по сравнению с предыдущим – и вот выскальзывает послед, а Алаис подхватывают и разрешают лечь, принимаются перевязывать пуповину…

– Послед покажите, – скомандовала Алаис.

– Не ребенка? – удивилась повитуха.

– Послед, – скрипнула зубами женщина.

Выглядело это весьма неаппетитно, но вроде бы все было цело, и это неплохо. Знала Алаис, как горячка начинается, их-за… остатков. Конечно, она не представляла, как должна выглядеть нормальная плацента, и тем более не представляла, что надо было сделать, чтобы извлечь остатки, но…

– Мальчик! – Объявила счастливая Лизетта.

Алаис прикусила губу, а потом протянула руки. И на них медленно опустилось нечто верещащее во всю мощь легких.

– К груди его поднеси, к груди, – подсказала повитуха.

Алаис повиновалась – и малыш, словно поняв, что от него требуется, повернулся к соску, впился покрепче и принялся сосать. На маленьком личике больше всего выделялся упрямый подбородок, глаза были закрыты, выражение упрямое и сосредоточенное…

– Какой-то он мелкий…

– В самый раз, – авторитетно заявила повитуха.