— Знаете, что вам надо делать? Вам нужно свое дело, здесь вас эксплуатируют.

— У меня нет средств.

— Я могу вам одолжить.

Бот так все и началось. Сначала говорили о делах, в чем, казалось, приходили к полному взаимопониманию… Старая англичанка, лежа на животе, держалась руками за края постели. Ей было больно. Она состояла из одних костей и была так же жалка, как те голодающие туземцы, скелеты которых часто фотографируют на обложках иллюстрированных журналов. Дюваль растирал ей спину, словно столяр, снимал стружку фуганком… Почему так неудачно все получилось с Вероникой? Это было неясно. Когда он задавался подобными вопросами, то всегда вспоминал свою мать. Она была «яблоком раздора». Если бы он смог полюбить ее… Раулю захотелось даже пойти к психиатру, но он не доверял медикам. Ему никак не удавалось увидеть правду, которая пряталась от него, натягивала на себя личину, драпируясь в мишуру медицинских терминов. Дюваль мог сам до всего дойти.

Он вспотел, поднялся и вытер лоб отворотом рукава.

— Ну все, бабуся, гоп! Вставайте.

Англичанка не понимала по–французски и никогда даже не пыталась этого делать. Она ему сказала что–то по–английски, наверное, поблагодарила, а он помог ей привести себя в порядок. Старуха посмотрела в зеркало, нацепила свои украшения, взбила сиреневые волосы. В этом старом остове еще тлело кокетство. Дюваль протянул ей трость и помог выйти за дверь.

— Следующая! Еще одна осточертевшая! Матушка Мейер со своим целлюлитом. От нее разило виски… Ну и что из того! У нее было толстое брюхо, зато она была женой «Моторов Мейер» и невесткой депутата. Обращаться с осторожностью! В этот раз займемся ее чреслами. Легкое облачко талька. Жесты мельника или булочника: нужно заставить это тесто затвердеть, окаменеть, раздались звуки сбиваемого омлета, затем руки стали подражать движениям дровосека… Дюваль любовался своим артистизмом. Он, правда, не забыл о своем заявлении адвокату. С чего же начать?

Написать: «Мой отец оставил мою мать»? или: «Я не знал своего отца?» Кому это интересно? И какая тут связь с тем плохо прикрученным колесом? В конце–концов никто его не торопит. У него еще в запасе восемь дней. Рауль обслужил Мейершу, с удовольствием затянулся сигаретой. Пять часов. Еще две клиентки и хватит. Он принялся за артрит, затем за остаточные явления после перелома. Лето. Мужчины бывают редко. Они приходят после того, как перепробуют все лекарства. Им трудно помогать: они недоверчивы, ругливы, изнежены. Дюваль мечтал о специальной клинике: больные там должны быть абсолютно нагими, головы упрятаны в капюшоны, говорить запрещено. Одни лишь безымянные тела. Вот тогда ремесло будет приятным. Последняя пациентка ушла. Дюваль старательно вымылся, сделал несколько гимнастических упражнений, чтобы снять усталость и вышел. Месье Джо пожал ему руку, посмотрев на часы.

Дом был новым. Квартира находилась на седьмом этаже. Дюваль не любил ее: слишком много мрамора, позолоты, мишуры. В почтовом ящике что–то было, проспекты и письмо со штемпелем Ниццы, адрес на котором был отпечатан на машинке. Дюваль разорвал конверт, развернул письмо: «Мэтр Рене Фарлини, нотариус». Эта идиотка, Вероника, никак обратилась к нотариусу? Текст был коротким: «Месье, приглашаю Вас срочно ознакомиться с делом, касающимся Вас. Примите уверения и т. д.».

Что все это означает? Она же сказала, что увидится с адвокатом. Причем же здесь нотариус? Он закрыл лифт, перечитал письмо. «Дело, касающееся Вас…» Речь могла идти лишь о разводе. Забавно! Ему хотелось тотчас же получить объяснение, но дома никого не оказалось. В прихожей, на самом виду, Дюваля ожидало другое письмо, вернее записка: «Так как я не хочу доставлять тебе неприятностей, оставляю в твоем распоряжении квартиру до принятия решения.