|
Я даже не шелохнулся. Прищурил левый глаз, затаил дыхание. Вот он отделился от сосны и побежал по водостоку. Шаги широкие, сильные, чах-чах-чах! Камни катятся вниз. Я мягко надавил на спусковой крючок, а мушку подвел как раз к середине бритой головы. И еще немного упреждения… Милиционер сделал последний шаг, выбрался из водостока, и в это мгновение я притопил спусковой крючок до упора. Щелкнул выстрел. Милиционер словно ударился головой о невидимый столб, упал на бок и сразу же кубарем покатился вниз, и руки его крутились мельницей, словно лопатки у комбайна…
Я на четвереньках добрался до своего пиджака, скомкал его и сунул Пацану под голову. Он прикрыл веки. Я едва слышал его дыхание. В моих глазах, заполненных слезами, все двоилось, ломалось, дробилось, как в комнате кривых зеркал. – Пацан… – едва выдавил я из себя. – Совести у тебя нет… Я даже не знаю, как тебя зовут… Он с усилием приоткрыл глаза. Зрачки закатывались. Пальцы судорожно сгребали гальку. Потом он всхлипнул и одними губами прошептал: – На яхту… проваливай… Я взял его влажную ладонь, сжал ее. – Живи, живи, пожалуйста, сволочь! Я подумал, что это агония корежит ему пальцы, заплетая их в кукиш, но то был последний и еще осмысленный жест Пацана, которым он навсегда распрощался со мной.
Глава 36 Черная дверь
Море подтолкнуло меня, помогая ухватиться за лесенку. Все повторялось. Когда-то давно, в другой жизни, где море голубое и спокойное и солнце сияет на бездонном небе, я точно так же поднялся на яхту «Галс». И с того момента земля опрокинулась, и все, что было на ней, спутываясь, сплетаясь со мной, полетело в тартарары. Держась за леер, чтобы не поскользнуться на мокрой палубе, я прошел к рубке и встал за штурвал. Мотор завелся сразу, правда, я обратил внимание на то, как мягко и тихо он работает, но не придал этому значения. Когда цепь ослабла, я взялся за лебедку и поднял якорь. Я вывел яхту из бухты, максимально увеличил обороты и взял курс в открытое море. Проклятый берег быстро удалялся и блекнул в тумане. Если даже цепные псы Дзюбы вздумают меня преследовать, им придется долго бороздить просторы моря в поисках яхты. Вперед, только вперед! Там, в непроглядной мгле, откуда на землю нисходила ночь, патрулируют пограничные катера. Вот перед кем я благоговейно подниму руки вверх и лягу на палубу лицом вниз и предельно точно отвечу на все вопросы! И пусть парни в тельняшках обыщут и перевернут вверх дном всю яхту, да с педантичной подробностью запишут все в протокол, и чем объемнее он будет, тем убедительнее прозвучит речь главного обвинителя на суде. Я поставил штурвал на автопилот и спустился в кают-компанию. Игнат лежал на диване и при моем появлении приветственно кивнул. Выглядел он все еще неважно, болезненная бледность еще отбеливала его лицо. Я прошел к бару, нашел там недопитую бутылку водки и вылил остатки в стакан. – Врач здесь? – спросил я. – Еще днем отправился на берег, – ответил Игнат, с настороженным любопытством поглядывая на меня. – Я отдал ему последний спасательный круг. Я выпил водку и сел за стол. Игнат улыбнулся и, скосив глаза, принялся поправлять крестообразную повязку на груди, края которой уже скрутились и обтрепались. Посреди повязки, почти как на флаге Японии, темнело багровое, почти идеально круглое пятно. – Болит очень, – пожаловался он и с мученической гримасой приподнялся на руках, чтобы поправить подушки. – Я один раз в туалет сходил, так пока добрался, чуть сознание от боли не потерял. – Лучше б потерял, Любчик… Он кинул на меня взгляд – совершенно спокойный, даже чуть потеплевший, как если бы я отвесил ему комплимент. |
