Дядя Теймур полез во внутренний карман пиджака, достал фотографию, долго ее рассматривал и наконец, вздохнув умиленно, подал мне.

Большое океанское судно стояло у причала, заваленного стальными конструкциями. Вразнобой торчали стрелы пяти кранов. Когда-то белая надстройка выглядела так, как будто на нее выплеснули огромный ушат помоев: сверху вниз тянулись грязно-рыжие потеки ржавчины. Борт тоже был заляпан разноцветными пятнами, только в самом носу, над якорем, антрацитово блестел свежей краской небольшой участок, на котором сияли ровные белые буквы: «Dada Teimur». С кормы лениво свисало красное полотнище с рыцарским крестом.

Я вернул фотографию, на ходу придумывая, как бы поприличнее отозваться об этой груде ржавого железа, но тут меня осенило:

— Дядя Теймур, так это и есть предмет вашей противоестественной любви?

Он бережно взял фото, взглянул ещё раз, и глаза блеснули.

— Очень люблю, Виктор, да, дорогой. Никогда так коньяк не любил. Пока в машине еду, три раза фотографию рассматриваю.

Я замотал головой и саркастически хмыкнул.

Через три секунды дядя Теймур был уже у двери. Но я через эти же три секунды был у той же двери, придерживая ее ногой и хватая дорогого гостя за локоть.

— Дядя Теймур, да я совсем не о том, успокойтесь, дорогой. Пароход у вас классный, мне очень понравился, честное слово…

Дядя Теймур не верил, сопел и вырывался.

— Расцветка такая современная, камуфляжная, — продолжал я заливаться соловьем, — в осеннем лесу пройдет мимо, и не заметишь. Название со вкусом подобрано, это вам не «Арарат» какой-нибудь, гад буду, в смысле, клянусь бородой Аллаха.

Он ослабил напор и подозрительно посмотрел на меня глазами обиженного ребенка; которому возвращают только что отнятую шоколадку.

— А смеялся зачем?

Надо было жертвовать фигуру, и я пожертвовал.

— Да из-за Чарика вашего.

Дядя Теймур нерешительно повернулся к столу.

— Почему из-за Чарика, скажи.

— Ну, он позвонил, предупредил о вашем приходе. — Я решил сдавать Чарика с потрохами. — Сказал, что речь о любви пойдёт, я только не понял, к человеку или, например, к животному, с каждым бывает, знаете ли, он как-то неясно выразился. А вы, оказывается, в пароход влюбились, ну я и обрадовался… Садитесь в кресло, дядя Теймур.

Дядя Теймур робко улыбнулся.

— Влюбился, правильно сказал Чарик. А животных я тоже люблю… Я в кресло не хочу больше, Виктор, дорогой, низко очень. Я вот в этот стул сяду.

— Вот и чудненько. И прекрасненько, — засуетился я. — Давайте, я вам ещё коньячку налью.

— Спасибо, дорогой. — Дядя Теймур явно чувствовал себя неуютно. — Коньяк я тебе в подарок принёс. Ты извини, дорогой, погорячился дядя Теймур.

— Да бросьте! — отмахнулся я. — Что Чарик, что Лизка — одно недоразумение. Только непонятно, кто из них кого учит.

— Правильно говоришь, Виктор. Я тебе о другом сказать хочу. Совета просить пришел.

— А что такое? — удивился я. — Неужели угнали такого красавца?

— Нет, не угнали, Виктор. Всё идёт хорошо пока. Но могут произойти такие, знаешь, очень нзприятные… нэприятности.

Я так и сделал стойку.

— Слушаю вас, дядя Теймур. Давайте все по порядку.

— Я, Виктор, дорогой, всю жизнь коньяк продавал…

— Нет, дядя Теймур, с самого начала не надо.