Охвен махнул рукой:

— Ладно! Ты, вероятно, это заметил? — спросил он, доставая из-за спины продолговатый сверток кожи. Он раньше был перевязан тесемками, но теперь эти ленточки просто свисали, как бессильно опущенные руки, или, даже, щупальца. Когда-то, туго перевязанные, они придавали некую форму свертку, настолько характерную, что я без всяких сомнений решил: там меч. Конечно, вариантов могло быть много: от большой дудки до маленького посоха, но мне хотелось думать определенно.

— Это меч? — спросил я, почему-то затаив дыхание.

Охвен, прищурив глаза, посмотрел на меня.

— Нет. Это не меч.

Меня эти слова несказанно расстроили. Так бывает, если дарят тебе горшочек с медом, а потом выясняется, что он нагло пуст — кто-то стремительный успел съесть все лакомство до тебя. Конечно, ты виду не подаешь, что опечалился, но, ей-богу, физиономия у тебя становится откровенно удрученной.

— Точнее, это не совсем меч, — сжалился надо мной Охвен. — Это гораздо серьезней. Да, впрочем, чего уж тут говорить — смотри сам!

Он развернул сверток и положил себе на колени простые ножны из толстой серой и на вид очень плотной неизвестной материи, в которых пряталось что-то, имеющее черную, туго завернутую тончайшей кожей, рукоять.

— Говорят, их сделали из кожи носорога. Есть такой зверь, похожий на чудовище далеко-далеко в Египте. Ростом с гору. Огромен, а глаза, как у свиньи, такие же маленькие. И красные, вдобавок. На носу рог, величиной с нашего друга Бэсана. Только не такой тупой, гораздо острее. Вот бежит этот носорог по земле — а в деревне, что за сто полетов томагавка от него, посуда со столов на пол падает. Люди вздыхают, разбирая черепки и осколки, костя на все лады это чудище. А тот, знай себе, чешет по своим делам, не разбирая дороги, выворачивая по пути с корнем деревья, раздвигая горы. Стрелы его не берут, копья — нипочем, камни от шкуры отскакивают, — сказал Охвен, похлопывая по ножнам.

Я с уважением посмотрел на маленькую частичку загадочного исполина и попытался его себе представить. Получалось плохо: четко видел только вытянувшегося в струнку Бэсана с заостренной, как бревно в частоколе, головой. Глаза у него были маленькими, злыми и красными.

— А как же они тогда сумели его добыть? — удивился я.

— Да очень просто, Мортен, — хмыкнул в бороду Охвен. — Придумали, по крайней мере, два способа, как справиться с таким монстром. Конечно, придумали далеко не сразу. Сначала нападали с чем попало, сетки всякие сомнительные плели, катапульты. Каждая попытка уносила по сто человек. Потом людей стало не хватать. Призадумались, а заказы на носорогов оставались невыполненными. Нашелся, наконец, один умник, который сообразил, как убить этого великана. Делов-то — выкопать яму подходящих размеров, заложить досками и забросать землей. Потом раздразнить, как следует обидными словами и неприличными жестами — и бежать от пышущего праведным негодованием гиганта к западне. Единственное, казавшееся немного неудобным, это то, что носорог-то сам себе на уме. Следовательно, гуляет, где захочет. А яма просто так в земле редко когда появится. Приходилось долго и упорно окапываться, пренебрегая усталостью. Но, наконец, подходящее углубление вырыто, замаскировано. Приманивают носорога. Из тех, что самый ближайший к западне. Через равные промежутки расставляют людей — загонщиков, чтобы они направили зверя в нужную точку. Когда носорог начинает свой марш, то людям самое важное — это успеть добежать до сменщика и юркнуть незаметно куда-нибудь в щель. Если не успевают — то ничего не поделаешь: приходиться бежать дальше в виде лепешки, приставшей к подошве ноги монстра. Через некоторое количество времени в заранее определенном месте уставший исполин ухает под поверхность земли, удивляется этому, возбужденно ворочается и без надлежащего ухода обиженно издыхает.