Я прислонился к "бьюику" и закурил сигарету. Прислушиваясь к стрекоту цикат, я медленно обдумывал в своей голове план. Потом, за короткий промежуток тишины, между двумя проехавшими мимо грузовиками, я выволок Волковича из багажника. Светлую ковровую дорожку я свернул и положил обратно в "кадиллак", с расчетом позднее избавиться от нее. Я разбил ему левую часть лица. Правая же выглядела совсем не так плохо. Если я надену ему набекрень шляпу, то его могут принять просто за пьяного. Поэтому я усадил его на переднее сиденье "бьюика" и надвинул ему шляпу на глаза.

Корлисс молча наблюдала за мной. Грудь ее быстро поднималась и опускалась, что свидетельствовало о волнении.

Когда я усадил его так, как мне нравилось, я сделал ей знак сесть за руль "кадиллака".

– Все время следуй за мной!

– Куда? – тихо спросила она.

– К той дороге, на которую мы свернули и которая ведет к побережью.

Она провела пальцами по моему лицу.

– Тебе лучше знать, Швед.

Я сел за руль и проделал тот же путь, который мы недавно проехали. На этот раз я был еще осторожнее и ехал медленнее, внимательно следя за дорожными знаками. У меня не было никакого желания быть остановленным за превышение скорости или за какое-нибудь другое мелкое нарушение правил движения. Имея такой груз, это было очень опасно.

На шоссе не было почти никакого движения. Лишь грузовики иногда проскакивали в разные стороны. Попались и несколько рано вставших рыбаков.

Вскоре мы уже приблизились к дороге, ведущей на побережье, и я еще замедлил скорость. Когда мы добрались до этой дороги, я выключил фары. Надо было надеяться, что Корлисс последует моему примеру. Я хотел воспрепятствовать тому, чтобы какая-нибудь патрульная машина обратила на нее внимание. По крайней мере, до тех пор пока мы не избавимся от Волковича.

Здесь туман был более плотный. Я медленно подъехал к утесу, у которого мы уже останавливались с Корлисс и на котором росли несколько покосившихся от ветра деревьев. Тогда я решил, что достиг нужной точки, и затормозил. После этого я вышел из машины и подошел к краю утеса. Скала возвышалась над уровнем моря ярдов на шестьдесят.

Я нагнулся над краем. Да, скала была практически вертикальной, как она у меня и запечатлелась в памяти. А внизу бились с пеной волны, обрушиваясь на скалу.

Холодная как лед рука дотронулась до моей. Я вздрогнул. Это была Корлисс. Она тоже выключила фары, как я и надеялся. Ее машина стояла почти непосредственно позади "бьюика".

Хотя здесь никто не мог ее услышать, она заговорила шепотом, и ее уносимые ветром слова были едва слышны.

– Что ты собираешься делать, Швед?

– Ничего, – ответил я. – Но вот Волкович в эту ночь так здорово напился в твоем баре, что, ведя машину, слетел со скалы.

Корлисс порывисто поцеловала меня, и ногти ее впились в мою спину.

– А что мне делать, Швед?

– Держись просто подальше от скалы.

– Но я хочу тебе помочь, – запротестовала она.

– Тогда встань в нескольких ярдах от обрыва. Ты будешь для меня маяком. Как только я доеду до тебя на "бьюике", я выпрыгну из него.

Она сняла пальто и встала на то место, которое я ей указал. Потом я побрел обратно к "бьюику".

Голова Волковича все еще лежала на спинке сиденья. У меня вырвалось ругательство, когда я вытащил из кармана тряпку, завернутую в газету. Выбросив газету, я вытер тряпкой рулевое колесо.