Тедди согласно кивнула.

– И почему это люди говорят: “Позволить себе выпить”? Если человек свободен и хочет выпить, то, что же тут позволять или не позволять? – он ещё раз пригляделся к ней. – Что-то я сегодня разболтался. Наверное потому, что безумно рад. Мы ведь уже Бог знает сколько времени не выбирались вот так куда-нибудь. Да и выглядишь ты сегодня особенно хорошо. Ты ещё не устала от этих моих восторгов?

Тедди отрицательно покачала головой и даже в этом движении таилась какая-то скрытая нежность. Он уже успел привыкнуть к её глазам и, может быть, поэтому не замечал, как этими глазами она все время посылает какой-то сигнал.

Они подошли к машине, он открыл для неё дверцу, а потом зашел с другой стороны, уселся и запустил мотор. Тут же замелькал красный огонек полицейской рации и мужской голос заполнил все тесное пространство в машине.

“Двадцать первая, двадцать первая. Сигнал номер один. На углу Силвермайн и Сороковой Северной...”

– Я проявляю сознательность и не стану его отключать, – сказал Карелла, указывая на рацию. – Может быть, какая-нибудь рыженькая красавица пытается сейчас выйти на связь со мной.

Тедди притворно нахмурилась, изображая гнев.

– По поводу расследуемого мной дела, – пояснил он.

Разумеется, подтвердила глазами она.

– Господи, до чего же я люблю тебя, – сказал он, на минутку опустив руку на её колено. Он чуть сжал пальцы, а потом снова взялся за руль.

Они медленно продвигались в потоке городского транспорта. При одной из остановок постовой наорал на Кареллу, когда тот тронулся с места, не дождавшись переключения с красного света на зеленый. Дождевик полицейского оплывал водой. Сидевший в полицейской машине Карелла внезапно почувствовал себя обманщиком.

“Дворники” на переднем ветровом стекле, поскрипывая, стирали капли дождя. Покрышки мягко шелестели по асфальту городских улиц. Весь город был затянут плотной пеленой дождя. Люди неуверенно ёжились, выходя из парадных, и торопились раскрыть зонтики. Город погрузился в какую-то серую апатию, как будто дождь вдруг положил конец всякой активности и отменил все назначенные игры жизни.

Постепенно дома с престижными квартирами оставались позади вместе с дорогими модными магазинами и возвышающимися башнями рекламных агентств, редакциями влиятельных газет и шумным весельем района, развлечений. Они въезжали сейчас в запутанный лабиринт узеньких улочек, забитых уставленными вдоль тротуаров тележками мелких маленьких торговцев, полными фруктов и овощей, а в витринах маленьких лавочек за ними виднелись связки колбас и острая итальянская снедь.

Хозяином ателье оказался китаец. На вывеске значилось: “Чарли Чжен”.

– Все меня зовут тут Чарли Ченом, – пояснил он. – Знаете, знаменитый детектив Чарли Чен, как Шелока Хомса. А Чжен, Чжен. Кто такая Чжен? Вы знаете Чарли Чена, да?

– Знаю, – сказал, улыбаясь, Карелла.

– Я читай Чарли Чена. Большая детектива, – сказал Чжен. – Сам умный, а сыновья глупые. – Чжен расхохотался. – Моя сыновья тоже глупые, но я не детектива.

Это был кругленький толстый человек и, когда он смеялся, все его тело сотрясалось от смеха. У него были маленькие усики на верхней губе, толстые подвижные пальцы. Кольцо с овальным нефритом украшало указательный палец на левой руке.

– Вы детектива, да? – спросил он.

– Да, – сказал Карелла.

– Эта леди тоже полицейская детектива? – спросил Чжен.