Маркус кивнул. Скитер поднялся и сжал его плечо.

— Запри дверь. Если она не запирается, придвинь к ней что-нибудь из мебели и молись, чтобы Люпус не выследил нас здесь. Если, когда я вернусь, я скажу: «Погода меняется», это будет означать, что меня схватили. Выбирайся на улицу через окошко. Сможешь пролезть?

Маркус посмотрел на маленькое окошко в задней стене и кивнул. Пожалуй, он пролезет. Конечно, он был уже не так худ, как в дни рабства, но пара недель, проведенных им в доме распорядителя арены, избавили его от нескольких фунтов веса. Во рту его до сих пор стоял вкус той размазни, которая большую часть жизни была его единственной пищей.

— А если ты будешь один?

— Я просто не скажу этих слов, — ответил Скитер и вышел, оставив Маркуса двигать мебель.

* * *

Если Скитер и ощущал себя где-нибудь в Риме как рыба в воде, так это на рынке — в чудовищно длинном здании с колоннадами, разместившемся за причалами и складами у реки, ломящемся от добра с кораблей, приплывших из одни боги знают каких уголков Империи только для того, чтобы в глубоководном порту Остии перегрузить свою поклажу на речные баржи. Скитер хорошо запомнил это место еще со времен его поездки с несчастной Агнес. Перекрытый портик оглушал эхом множества голосов, а в самом здании шум стоял совсем нестерпимый. Рабы спешили по поручениям своих господ, купцы приглядывали себе товар для выгодной перепродажи, и повсюду говорили, кричали, спорили, торговались, сбивая или набавляя цену.

Скитер игнорировал всю эту какофонию. В конце концов он несколько лет прожил в Нью-Йорке, можно сказать, на улице. По сравнению с этим римский рынок казался почти тихим: ни далеких полицейских сирен, ни клаксонов дальнобойных трейлеров, распугивающих с дороги зазевавшиеся легковушки, ни даже скрежета тормозов такси, петляющих в плотном транспортном потоке с ловкостью газели, за которой гонится изголодавшийся леопард.

Взгляд его натыкался на дорогие ткани, привозные вина, мешки с мукой для выпечки хлеба — основной еды бедняков, изящные стеклянные вазы, корзинки, кубки, даже стеклянные амфоры на кованых треножниках.

Скитер отвернулся от всего этого, заставив себя сосредоточиться на деле. По его расчетам, Люпус должен был сейчас сшиваться где-то около винной лавки на Аппиевой дороге, поэтому здесь, в одежде богатого гражданина, ему ничего не грозило, но он не хотел рисковать. Ему потребовалось некоторое время на то, чтобы найти то, что он искал, — не только для себя, но и для Маркуса. Он надеялся, что Маркус тоже не будет возражать против того, чтобы расстаться со своей шевелюрой. Размышляя об этом, он попутно стянул у особо неосторожных римлян пару кошельков потяжелее, но продолжал искать по прилавкам, предлагавшим товары, привезенные в метрополию из всех покоренных провинций. Некоторые особенно примитивные изделия напомнили ему о годах, прожитых в юрте. Он не прочь был бы купить пару таких на память. К черту, он пришел сюда вовсе не за сувенирами.

В конце концов он нашел то, что искал: целый прилавок египетских товаров, как на подбор безумно дорогих. «Как кстати я стянул эти кошельки, однако». Он поторговался с продавцом из-за двух дорогих льняных халатов, изрядно сбив цену; торговец причитал при этом: «Ты грабишь меня, римлянин», — и изображал на лице вселенскую скорбь, в которую не верили ни на секунду ни Скитер, ни он сам.

— Заверни, — коротко сказал Скитер. Торговец поклонился и послушно завернул покупку.

— Что еще могу я предложить вашей милости? Ожерелья? Кольца? Серьги?

Скитер не протыкал себе ушей, но если бы и проткнул, размера отверстий вряд ли хватило бы на серьги такого размера.