И наука теперь уж не такова, как прежде. Бывало, во храме науки, в торжественный день, по словам г. М. Дмитриева, —

         Хор прогремит, и всходил Мерзляков на кафедру, и оду,

         Пышную оду громко читал иль похвальное слово![5 - Поэт и критик А. Ф. Мерзляков (1778–1830) был также профессором Московского университета.]

А теперь вместо пышных од читаются речи в прозе, да и те не имеют даже характера похвальных слов. Прежде еще г. Шевырев поддерживал храм науки, сочиняя и оды и панегирики; но теперь – о, роковой удар! – и его не стало![6 - С. П. Шевырев был профессором Московского университета с 1834 года; его отставка связана с тем, что на заседании Совета Московского художественного общества 14 января 1857 года он был избит графом В. А. Бобринским. В «Дневнике» Добролюбова есть упоминание об этой драке (запись от 23 января 1857 года).] Все заняты теперь существенными потребностями жизни, стремятся к положительным знаниям, к интересам действительности, или, говоря элегическим языком г.-М. Дмитриева:

         Грубый житейский лишь быт устремляет их жадные очи!

А в прежнее время поэты, по уверению московского Гераклита, приближали людей к первобытному состоянию человека. Г-н Дмитриев восклицает даже в одной элегии:

         Странная мысль мне пришла!

         Первобытный язык человека

         Не был ли мерный язык, обретенный поэтами снова?

Точно, странные мысли приходят иногда в голову г. М. Дмитриеву!

Но всего более огорчен поэт наш тем, что в нынешней Москве нет более сплетен. Чудною, задушевною грустью веет 37-я элегия: «Молва и сплетни»:

         Добрая наша Москва! говорят, что на старости любишь

         Сплетни ты слушать, молву распускать…

         …Нет, то уж время прошло, и молва от тебя не исходит!

         Нет! ты на старости любишь только спросить да послушать!

Это всего печальнее, печальнее даже тех горестных обстоятельств, что купцы и поэты пьют и едят и что бородатые славянофилы, подобно французам, садятся в гостиной рядом с звездой заслуженной… Во всем можно утешиться, но нельзя довольно наплакаться о том, что прошло уж то время, когда Москва занималась сплетнями и распускала молву.

Впрочем, необходимо прибавить в заключение, что все сетования г. М. Дмитриева относятся к 1845–1847 годам. Он сам просит принять это во внимание, потому что, по его словам, «с тех пор, как писаны эти элегии, многое изменилось в Москве, особенно в убеждениях и направлении многих мнений». За убеждения и направление мы не можем ручаться; но по крайней мере относительно последнего предмета сожаления г. М. Дмитриева в Москве действительно произошла в недавнее время перемена решительная и несомненная. В прошлом году от Москвы исходила «Молва», и если в нынешнем она прекратилась, то, может быть, заменилась сплетнями.[7 - «Молва» – славянофильская газета, издававшаяся в Москве в 1857 году. Выход ее прекратился после предупреждения цензуры за статью К. С. Аксакова «Опыт синонимов. Публика и народ», помещенную в № 36 газеты. Сплетни – очевидно, намек на уличные листки «Сплетни» и «Сплетник», вышедшие в Петербурге в 1858 году.