«Ее проезжают по нескольку раз в день, — пишет журналист, — проезжают незаметно и безразлично, не вглядываясь в архитектуру — скучную и запыленную, как и ненужный старинный фонтан в центре этой площади. А людской поток, лента пешеходов на асфальтовой дорожке реже, чем на любой из соседних улиц, и, конечно, меньше, чем количество проезжающих через площадь извозчичьих и трамвайных пассажиров. На Лубянской площади нечего как будто смотреть, и хотя бы человек спешил, он сделает крюк и пройдет на Театральную и Тверскую по Кузнецкому Мосту. И постепенно метнулось влево, к Китайскому проезду, здешнее отделение Охотного; торгующие здесь магазины поочередно закрываются, ликвидировался как торговое помещение и Лубянский пассаж. Небойкое это место для розницы… Не одни только растратчики и спекулянты стараются „обойти Лубянку“…

Скажут, что этот транспортный отлив совпал с переездом в самое высокое здесь здание хорошо известного учреждения…»

Кокетливая безличная ссылка на неких, которые скажут, что причина подмеченного журналистом уменьшения числа прохожих на площади связана с водворением на ней «хорошо известного учреждения», вовсе не убеждает читателя, что сам журналист придерживается иного мнения. За годы деятельности этого учреждения у москвичей — и не только у них — сложилось о нем совершенно определенное представление.

Киса Воробьянинов, герой романа Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев», написанного в 1927 году, был жителем Старгорода — «старгородским львом». Но авторы, весьма чуткие к приметам современного быта, в описании первой поездки Остапа Бендера и Ипполита Матвеевича по прибытии их в Москву с Казанского вокзала на Сивцев Вражек в общежитие имени монаха Бертольда Шварца, приводят такую весьма многозначительную деталь: «Когда проезжали Лубянскую площадь, Ипполит Матвеевич забеспокоился.

— Куда мы, однако, едем? — спросил он». Тогда, в 1927 году эту внешне невинную фразу цензура вычеркнула, она была восстановлена лишь в издании 1997 года.

В двадцатые годы в Москве рассказывали такой анекдот. «На Лубянской площади встречаются два прохожих. Один спрашивает другого: „Скажите, пожалуйста, где здесь находится Госстрах?“ Тот ему отвечает: „Где Госстрах — не знаю, а Госужас — вот он“, — и кивает в сторону здания ВЧК». Впрочем, вполне возможно, что это — реальный разговор: Госстрах тогда находился поблизости — на Кузнецком Мосту.

ВЧК (с 1922 года — ОГПУ, с 1934-го — НКВД, с 1943-го — НКГБ, с 1946-го — МГБ, с 1954-го — КГБ, в настоящее время — ФСБ) заняла не только комплекс зданий бывшего страхового общества «Россия», но и ряд соседних домов, а в меблированных комнатах «Империал» была оборудована тюрьма.

Органы и до того имели в Москве достаточно много помещений в разных частях города, но главное здание «России» стало центральным, у чекистов оно получило название «Большой дом».

С 1920-х годов слово «Лубянка» для каждого гражданина СССР обозначало прежде всего не улицу и площадь, а тюрьму и вообще органы госбезопасности.

Сто двадцать лет прошло с закрытия Тайной экспедиции, помещавшейся на Лубянской площади, и уже никто не помнил ее железных ворот, обращенных на площадь, мимо которых «страшно было ходить». И вот снова вернулись эти страшные железные ворота. Только теперь они были обращены не на площадь, а выходили в переулок с легкомысленным названием Фуркасовский, которое он получил по фамилии имевшего здесь в середине XVIII века собственное портновское и по изготовлению париков заведение «портному мастеру французской нации» Фуркасе.