Любимов продолжал витийствовать, заводя аудиторию, и Гуров выключил телевизор — остальное было ему неинтересно. Перед ним встал один-единственный вопрос: почему в театре ничего не нашли? Почему? Как использовавшие металлоискатель полицейские не смогли найти золотую вещь, не укладывалось у него в голове. Гуров снова включил телефон и так, с ним в руках, разговаривая на ходу с продолжавшими звонить людьми, отправился домой к Вилкову. Там он собрал в сумку самые необходимые тому в больнице вещи и поехал в клинику. После всего, что произошло, видеть Марию ему не хотелось категорически: то, что у нее не ума палата, он знал всегда, но считал, что даже ее глупость имеет предел. Выходит, ошибался!

Дверь в палату была заперта, и Гуров сначала встревожился — вдруг и Сашу, и Марию задержали, теперь уже обоих, и они в изоляторе. Как теперь их вытаскивать?

— Твою мать! — не сдержался он. — Этого мне только не хватало!

Но оказалось, что волновался он зря, потому что из-за двери тут же раздался голос Саши:

— Кто?

— Фу ты, черт! — с облегчением выдохнул Лев. — Да я это! Гуров!

Дверь открылась, но все же не полностью, и в щели показался глаз племянника. Увидев, что это действительно его дядя Лева, парень открыл дверь и буквально втянул того внутрь.

— Что, осаждают? — спросил Гуров.

— Со стороны улицы прямо к окну люлька подъемника подъезжала, а в ней парень с камерой — я занавеску чуть-чуть раздвинул и посмотрел, — доложил Саша. — Потом какая-то девица в медицинской форме упорно рвалась проверить, как чувствует себя больная, все норовила мимо меня проскочить — пришлось применить силу. Эх, и ругалась! — вздохнул он. — Мы с врачом и медсестрой договорились об условном стуке. Если его нет, то я просто стою возле двери и слушаю, что за нею происходит. А еду сюда нам на столике привозят, я открываю и закатываю его внутрь, а потом с грязной посудой обратно в коридор выкатываю и возле двери оставляю. Словно на осадном положении.

— Не словно, а действительно на осадном, — поправил родственника Гуров. — Крепись, Саша! Твоя тетка дел наворотила, тебе и страдать!

Конечно, Вилков мог бы возразить на это, что племянником, тем более троюродным, он приходится все-таки Гурову, а не его жене, но решил промолчать — дяде Леве и так плохо. Лев отдал ему вещи и собирался уже уйти, когда Саша кивком указал ему на дверь в комнату Марии, словно спрашивая, не хочет ли Лев зайти туда, чтобы поговорить с женой, на что тот покачал головой:

— Ни малейшего желания!

Дома Гуров попытался хоть немного навести порядок, но не столько возвращал вещи на привычные места, сколько распихивал их по шкафам, чтобы не валялись где попало, думая лишь об одном: куда могло деться колье?

Понедельник

Первое, что утром сделал Лев, он позвонил Вилкову и поинтересовался самочувствием Марии. И сделал он это не потому, что действительно беспокоился — волноваться-то было не о чем, а потому, что так полагалось по легенде. Как они и договаривались, Саша ответил ему, что без изменений, а вот происшествия были — журналюги никак не хотели угомониться и пытались пролезть во все щели. Посочувствовав племяннику и посоветовав держаться, Гуров стал собираться на работу. Костюм он себе еще с вечера приготовил, так что много времени сборы не заняли, пара бутербродов с бокалом чая — тем более. О своей обычной утренней гимнастике Лев договорился сам с собой не вспоминать — не то у него было состояние, чтобы еще и ею себя истязать, мыслей хватало.

Он ехал на работу и знать не знал, что перед хозяином одного высокого кабинета сейчас лежит распечатка всех его телефонных разговоров.