Он совершил классическую ошибку мужчин, которые упускают из виду, что женщина в стрессе становится нечувствительна к любым проявлениям юмора. Зинаида Александровна только нахмурилась.

— Не отстирывается пальто, что ты поделаешь, — промолвила она с досадой. — Но Доротея Карловна пообещала достать какое-то чудо-средство.

Всего в квартире номер 51 было девять комнат. Две занимал Ломакин с семьей, третью — Морозовы, четвертую — Родионов, пятую — Таня Киселева, шестую — Акулина Петровна, седьмую — парикмахер Пряничников со своей красавицей-женой, восьмую — писатель, также с супругой, а в девятой ютилась старая графиня Игнатьева со своей верной компаньонкой Доротеей Карловной. Все считали последнюю немкой, хотя много лет назад она приехала в Российскую империю из Швейцарии, да так тут и осталась, не пожелав покинуть хозяйку, давно утратившую все свои богатства и именовавшуюся ныне не графиней, а «бывшей», то есть особой, имевшей значение только во времена царизма — эпохи, к которой теперь прилагались исключительно клеймящие эпитеты. Бывшая графиня жила очень одиноко и почти не выходила из комнаты, с соседями отношений также не поддерживала, и все общение шло через Доротею Карловну, всегда улыбчивую и приветливую. Вопрос, на какие средства графиня существует, весьма занимал пытливые умы, особенно ум Ломакина, но даже он успокоился, когда узнал, что графине помогает материально один из ее сыновей, служащий в крупной библиотеке. В коммуналке к графине относились по-разному, но большинство более или менее явно ее жалели. Исключение составляла только бабка Акулина, которая была не прочь завладеть комнатой Игнатьевой. Бабка не раз заявляла, что графиня — контрреволюционерка, а ее компаньонка наверняка шпионка, но, хотя времена на дворе стояли вовсе не вегетарианские, ни графиню, ни Доротею Карловну никто почему-то не трогал.

— Я могу пока походить в плаще, — сказала Нина матери, высунувшись из-за шкафа.

— В такую погоду?

— Я не замерзну, — заявила Нина упрямо.

Зинаида Александровна махнула рукой и опустилась в кресло. Нина надулась и скрылась за шкафами.

— Ах, боже мой, — простонала Зинаида Александровна, растирая виски. — Вот тебе и «Сусанин»! Никогда я не любила Глинку. И эта сумка! Неужели она не понимает, что не в деньгах дело, а в обмане? — Василий Иванович благоразумно безмолвствовал. — Если Доротея Карловна не поможет, пропало пальто. — Муж, храня молчание, поглядывал на портрет Верди. — А если бы с ней что-то случилось? — вскинулась Зинаида Александровна. — Неужели она не задумывается, что я, что ты…

Тут Морозов решил, что пора все же вмешаться.

— По-моему, ей кто-то понравился, — уронил он задумчиво.

Зинаида Александровна, пораженная оборотом, который принимал разговор, смотрела на мужа во все глаза.

— Вася, но это ведь невозможно! Он же рыжий!

— Ну и что, что рыжий, — отозвался Василий Иванович, втайне наслаждаясь нелогичностью своей собеседницы. От природы он был смешлив и питал пристрастие к парадоксам, в чем бы они ни выражались. — Да это все равно и не он, — добавил Морозов не менее нелогично.

— Вася, не выдумывай, — рассердилась Зинаида Александровна. — Если бы при мне стреляли, я бы, знаешь, ни о чем таком не думала. Ты считаешь, это тот, который с бородой? — заинтересовалась она. — Ненастоящей?

Положительно супруга Морозова в эту ночь собиралась побить все рекорды нелогичности.

— Нина все время говорила — он, он, он, — напомнил Василий Иванович. — Что он делал и как все его слушались.