Двери настежь разинулись; и – светло-серенький, быстро взглянувши на часики, быстро какой-то вошел: и глазок – светлячок – на Лизашу защурился, затрепетав с подмиганцами; вспомнила: виделись, но – при других обстоятельствах: в день незабвенный: в «Эстетике» виделись!

Кто-то воскликнул:

– С часов ваших, Киерко, солнце сверять было можно бы!

Киерко? Вот он какой!

Он поежился левым плечом, глаз пустил в вертолет, заложив свои пальцы за вырез жилета, края пиджака оттопырив; внимательным глазиком быстро порхал вкруг Лизаши: э, – как раздурнилась, просунулась: кожа да косточки, – странное зрелище: юная девушка горбилась, точно старушка: лицо собралось в кулачок.

Тут к нему подошли – сообщить: Псевдоподиев в ночь арестован: и Клоповиченко сидит.

– Эка, – ну-те-ка, – быстрый закид головы выражал непреклонную волю:

– Чудно создан свет!

И превесело дернулся, трубочкой выстукав:

– Все вот – с «авось» да с «небось»: доавоськались.

Набок просел у окошка задорною лысинкой; кстати: при самых ужасных известиях трубочкой стукал о стол он с улыбкою:

– Ну-те же – что: пустячок!

А потом «пустячок» он продумывал – днями продумывал, вытянувшись на диване и похая трубочкой; вновь выходил, взяв решенье, которое и доводил до действия: Пэс, Твердисвечкин, Сергей Свистолазов, товарищ Харитова, Грокина.

Киерко ей показался живцом: стало как-то уютно: чуть – жутко; чуть – сиверко: Киерко – сиверко: «эс», «эр»; да-да: с-е-с-е-сер. Он щипал бороденку, – такой узкоглазый, совсем светло-серенький – в вырезе светлом оконном, откуда порою бросал только реплики:

– Э, – дешевень!…

– Ну-те, – смерти бояться, – на свете не жить.

– Иностранными – ну-те – словами не жарьте. Бросал поговорочки, дзекая, как белорус: мелочишки, штрихишки в наляпанной быстро картине являли прогноз: непреложный; казалося, что суетун – глубоконек. Сидела задумой внимательной.

Киерко!

6

Все расходились.

Он, выхватив свой чубучок, очень резко приблизился, точно боялся с Лизашею встретиться: точно за то, что она протерпела – реванш его ждал от нее; посмотрели они друг на друга: бровь в бровь; и – глаз в глаз; она – встретила тихо, с большим любопытством.

– Товарищ Харитова мне говорила о вас; ну-те, – книжечки я передал.

Зауютил дымочком и фразой висячей: смешно, жутковато; и – «киерко».

– Ну-те, – читали?

Она отвечала лишь вздергом плеча: распустив свою юбку, из глаз сделав жмурики, села пред ним на диванчике, – ножки калачиком.

– Надо б! Устроил дымарь.

Эвихкайтен вошла; и, задергав плечом, вынул трубочку:

– Вы уж простите меня: старый дымник!…

Лизаша подумала:

– Он же – не стар.

И вторично подумала:

– Что ж это я, – о нем думаю.

Вдруг потянулась к нему папироской своей:

– Закурю уж и я.

Тут невольно заметились Киерке: синие жилочки вспухли на ручках; закрыв свои глазки, пустила дымок: лед был сломан.

Мадам Эвихкайтен, подмазав губу, подсурмив свои брови, – ушла; и Лизаша глядела на небо в окошке: там, где – голубое, все – синее, темное: глуботина, глубина, бездна, пропасть; да, небо – расколото: «богушкою» называла она задушителя жизни.

Дымок облетающий стлался волокнами.