Сергей Минаев. Москва, я не люблю тебя
Моей Бабушке Чрезмерный пессимизм так же противен, как и чрезмерный оптимизм. Два дурака, только разного цвета — черный и розовый.
ЗВЕЗДЫ
В липком мареве ночного города, на крыше девятиэтажного дома в районе Павелецкой сидели два товарища. Хотя товарищами их назвать можно было только по несчастью. Скорее собутыльники. А по табелю о рангах московской социальной лестницы — бомжи. Одному из них на вид было около пятидесяти. Это был довольно высокий мужик, обладатель копны темно-русых волос, глубоко посаженных зеленых глаз, перебитого в двух местах носа и вечно полуоткрытого рта, — что в сочетании с уважительным «Михалыч» делало его лицо пусть и недалеким, но добродушным. Последние полчаса он молча сидел, подогнув под себя ноги, и несколько напряженно вглядывался в темное небо. Его приятель, сутулый маленький человечек, откликавшийся на «Игорек», с редкими пучками сизых волос, прокопченным лицом, покрытым сеткой морщин, и с озорными ребячьими глазами, вертел по сторонам головой, то расстегивая, то застегивая молнию на вылинявшем синем спортивном костюме. Будто пытаясь понять — жарко ему или холодно. Почему его звали «Игорек», никто не знал, ведь в давно потерянном паспорте значилось совсем другое — Феклистов Леонид Игоревич, 1948 года рождения. Вероятнее всего, эти данные он и сам давно забыл. Изредка он заглядывал в лицо медитирующего Михалыча и, не находя в нем признаков жизни, прикладывался к мутной пластиковой бутылке с прозрачной жидкостью. Зыркнув на Михалыча в очередной раз, Игорек допил остатки, швырнул бутылку вниз, проследил за ее полетом, достал сигарету и крякнул: — Михалыч! — и подкрепил обращение хлопком по плечу. — Э, Михалыч, слышь?! — Чего ты орешь-то? — нехотя отозвался Михалыч. — А чё ты залип? Сидишь, уставился в одну точку. Я думал, ты… — Что? — Ну, не знаю что… умер, например. — Лучше бы умер! — сплюнул прямо перед собой Михалыч. — Я на звезды смотрю… падающие. — Нафига? — Две звезды уже упало. Красиво. Дай сигарету, а? — У меня две штуки осталось. — Давай одну на двоих? — Ну на! — Игорек нехотя достал из кармана мятую сигарету. — Я говорю, — затянулся Михалыч, — звезды эти, которые упали. Красивые. — Ну. — Вообще-то все звезды падающие красивые. — Ну. — Чего ты заладил, «ну, ну», я тебе лошадь, что ли? — А чего ты ко мне пристал со своими звездами? Я тебе чё, планетарий? — Гы-гы-гы… пролетарий ты, а не планетарий. — Какой же я пролетарий, дурак ты стоеросовый, гы-гы-гы! Пролетарии работают, а я на вокзале побираюсь. — Ну, был пролетарием, наверное. — Был, — тряхнул остатками волос Игорек. — Помню, в детстве мать нас с братом на лето к бабке в деревню отправляла. Мы как завалимся в сено вечером. Тепло, трещат эти… как их? Светлячки, кажись. Лежим, в небо пялимся, падающие звезды считаем. Хлеб черный жуем. Лучок там, помидорчики… — …Водочку, — услужливо подсказал Игорек. — Какую еще водочку? — огрызнулся Михалыч, — я ж тебе говорю, в детстве! — А… я не понял, — развел руками Игорек. — Говорят, на третью падающую звезду можно желание загадывать. |
