Двери медленно закрылись.
Я посмотрела на Лиину с сильно бьющимся сердцем. Она молча хрустит картофельными чипсами и смотрит прямо перед собой, словно в блаженном забвении.
— Ты в порядке, Лиина?
Она кивает, не глядя на меня. Я замечаю темный синяк у нее на запястье, другой на предплечье.
— Ты упала?
Она удивленно косится на меня.
— Я… просто поскользнулась и растянула лодыжку. Ничего страшного. Тренер сказал, что мне нужно немного посидеть.
— А как насчет синяков? Ты тоже получила их на тренировке?
— Позавчера поскользнулась на льду.
Нельзя получить кольцевой синяк на запястье от падения на лед. Я открываю рот, чтобы задать следующий вопрос, когда Мэдди подбегает к нам, скрипя кроссовками по деревянному полу. Болтающийся конский хвостик, румяные щеки, сплошные улыбки, объятия и просьбы поспешить в городскую библиотеку, пока она не закрылась. Завтра утром ей нужно сдать школьный проект.
Я позабыла о том разговоре в спортзале. О Лиине, сидевшей на пустой трибуне и жевавшей картофельные чипсы. До сих пор. Пока не оказалась в этом скромном и опрятном доме, вместе со сломленными горем родителями. И я глубоко сожалею, что тогда не отреагировала на расистские шуточки и хулиганские нотки. Такие вещи изолируют человека от общества, делают его уязвимым. В результате он чувствует себя одиноким. У него нет группы поддержки. Возможно, именно поэтому Лиина оказалась одна на мосту Дьявола.
И внезапно я понимаю, что ошибалась. То, что случилось с Лииной, было гораздо менее вероятно для девушки вроде Мэдди, окруженной близкими друзьями.
Я провожу ладонью по губам.
— Вы… у вас есть представление, где может находиться остальная часть дневника Лиины?
— Нет, — голос Пратимы снова ломается. — Лиина всегда что-то писала. Она хотела стать писательницей, когда закончит школу. Она хотела путешествовать. Возможно, даже стать зарубежной корреспонденткой. Можете снова посмотреть в ее комнате.
— Спасибо, мы попробуем. — Я колеблюсь, ощущая на себе взгляд Люка. Он хочет, чтобы мы закончили показ фотографий. Я набираю в грудь побольше воздуха.
— Еще мы нашли… вот это. — Я кладу на стол фотографию кельтского медальона. — Он запутался в волосах Лиины, цепочка была порвана.
Оба смотрят на фотографию. Джасвиндер медленно качает головой.
— Я не видел, чтобы она носила это.
Я поворачиваюсь к Пратиме. Она выглядит почти испуганной.
— Я… я этого раньше не видела.
— Вы уверены?
— Это не ее вещь. — Пратима отодвигает колени в сторону от ее мужа и смотрит в пол.
— Возможно, вы не замечали медальон у нее под одеждой? — нажимаю я.
Молчание.
Пратима потирает бедро, не поднимая взгляда. Я мысленно беру на заметку вернуться к этому немного позже, но тут вмешивается Люк. Он жестко стучит пальцем по снимку медальона.
— Эти филигранные узоры на серебре выполнены в форме кельтских узлов, — говорит он. — Бесконечные узлы. Считается, что кельтский узел символизирует любовь или нескончаемую преданность. Некоторые христиане рассматривают их как символ Святой Троицы…
— Только не Лиина, — резко и внезапно перебивает ее отец. Люк замолкает и пристально смотрит на них.
Глаза Джасвиндера мечут молнии.
— Она не стала бы носить ничего подобного, — он взмахивает рукой в сторону фотографии. — Это не ее вещь.
Я быстро переглядываюсь с Люком, но его лицо остается бесстрастным.
— Почему… зачем кому-то делать это? — снова причитает Пратима. |