Волк разинул пасть настолько широко, что смог бы проглотить Ршаву целиком. Дух Липокши захихикал.

— Прощай, человечек. Прощай, дурачок, — весело произнес он.

Ршава задумался над тем, сможет ли убежать. Но догадался, что здесь как и в реальном мире: одинокий волк всегда догонит одинокого человека. И тогда он побежал, но к волку. Тот удивленно отпрянул.

— Да заберет тебя Скотос! — рявкнул Ршава. — Да сгинешь ты во мраке навсегда!

И волк исчез.

Липокша перестал смеяться. Дух Ршавы повернулся к шаману.

— Я не знал, что ты на такое способен, — заметил Липокша.

— Жизнь полна сюрпризов, — ответил Ршава. — Ты взывал к своим силам, а я воззвал к своим. Отведай-ка еще, и посмотрим, как это тебе понравится!

И он громко произнес заклинание, которое использовал в Соборе, — то самое, что вызывало свет именем Фоса, но насылало на мир тьму, если действовало именем Скотоса.

И вновь из рук Ршавы потекла тьма. Здесь, в духовном мире, она казалась более живой и более осязаемой, чем в материальном. Она струилась к духу Липокши, словно желая утопить его, поглотить навсегда. Подобно Ршаве, выступившему против призванного Липокшей волка, шаман сопротивлялся. В его руках появился бубен; пальцы Липокши стали выстукивать быстрый и сложный ритм. Край надвигавшейся тьмы завернулся: шаман пытался взять ее под контроль, а может быть, и обратить против того, кто ее наслал…

— Скотос! — прошептало одновременно и духовное, и физическое тело Ршавы.

Он указал на Липокшу, обрушил на него свою волю — и тьма подчинилась!

Когда она поглотила шамана, тот жалко, испуганно завопил. И Ршаве показалось, что сквозь этот вой он слышит мрачный и холодный смех. Или он вообразил, что слышит? Но энари тоже различил этот смех — или вообразил, что различает? Как бы то ни было, его крик, доносившийся из тьмы, превратился в пронзительный и отчаянный вой. Потом и он смолк — навсегда. А смех? Здесь, в духовном мире, этот смех зазвучал навсегда, вечный и неумолимый, как прилив.

Постепенно Ршава вернулся к себе… или вновь обнаружил себя только в материальном мире. Была ли тут разница? Он не мог точно сказать; дым конопли все еще затуманивал его мозг. Зато тело, лежавшее по другую сторону жаровни, было, несомненно, мертво. Живой человек не мог принять такую позу, словно у него нет костей; к тому же кишечник невезучего Липокши опорожнился, добавив новый резкий запах к остроте конопляных испарений в войлочной палатке.

Ршава пополз к пологу. Голова у него кружилась, неуклюжие пальцы теребили кожаные ремешки; развязывать узлы пришлось на ощупь. Когда это удалось и Ршава вновь увидел дневной свет, он пожалел, что у него нет щита, дабы заслонить глаза от внезапной и неожиданной яркости. Нет, он больше не был созданием Фоса!

Колакша и несколько других хаморов терпеливо ждали возле палатки. Когда они увидели, как из нее выползает Ршава, на их лицах появилась забавная смесь удивления и испуга.

— Где Липокша? — спросил вождь, словно это не было (или не должно было быть) очевидным.

— Там. — Ршава указал на палатку. И тоже добавил очевидное: — Мертв. — Его глаза постепенно освоились с ярким светом: значит, он не обречен уподобиться сове, которая днем слепа. И он добавил еще кое-что, ставшее для него в тот момент самым важным: — Я хочу есть.

Колакша сказал что-то на своем языке. Другой степняк крикнул. Женщина с золотыми кольцами в ушах и позвякивавшими на запястьях браслетами торопливо принесла деревянный поднос, заваленный жареной бараниной и пресными пшеничными лепешками, и сосуд для питья, сделанный в форме коровьего рога.